Однажды мы с корешем за компанию наохранялись так, что проснувшись утром, я думал, что умру, и жалел, что не умер вчера.

Блин, это сколько ж мы накануне выпили- то? Помню, что ещё в "24 часа" ночью ходили- догоняться. Валерка только под утро ушёл, а я отключился. Так и заснул, не раздеваясь.

Смотрю на себя в зеркало – башка всклокочена, глаза красные, небрит – красавец. И мысли как- то туго шевелятся – даже до конца додумать не получается – но ясно одно – организм срочно требует лекарства.

Сую в карман каких-то денег, ключи, тапки надел – до ближайшего ларька метров сто. Выхожу на улицу- лето, солнце, граждане довольные спешат по своим делам. Красота.

Небольшое отступление. Замок на входной двери имел ехидную особенность – если снаружи ключ поворачиваешь на сто восемьдесят градусов, он отпирается, а если только на девяносто – дверь заперта, но открыть её можно только изнутри. Именно так я её и запер- рука дрогнула. Правда понял я это не сразу.

Ларёк, пиво – реальность постепенно возвращается, можно перевести дух. Сижу на лавочке в сквере, улыбаюсь, в себя прихожу. Отпустило. Взял ещё пивка, пора домой.

Ага. Не тут то было. Стою перед запертой дверью, ключ ни туда ни сюда не повернуть. Зае…ись, приехали. Для пущего осознания ситуации – первый этаж, на окнах решётки, дверь стальная, усиленная. В кармане ненужные ключи, немного денег, тапки на босу ногу, мятые штаны, футболка. Семья на юге, в квартиру не попасть, что делать – не знаю.

Это сейчас вытащил телефон из кармана, нашёл в интернете ближайшую компанию- "Вскрытие замков", через час- полтора всё в порядке. А тогда- справочник "Жёлтые страницы", и звонить из телефонной будки.

— [м]лядь! [м]ляДЬ! [здесь опять непечатно]

Обошёл квартиру: с улицы вставлял решётки, когда ремонт в квартире делал – вызвал мастеров, грамотно сработали, красиво- в размер, и солидно – такое ломать жалко. А со двора – от прежних жильцов досталось – похоже сами ставили, да и решётки спёрли откуда- то- не по размеру – снизу сантиметров на пятнадцать- двадцать выше подоконника, а до верху вообще не достаёт – но туда и не допрыгнешь, в принципе защитная функция сохраняется.

О, что вспомнил! На кухне, где окна во двор, на окнах шпингалетов нет, отломаны – рамы просто так закрываются- сдвинешь потуже- нормально держится. Дом девятьсот двенадцатого года, центр, старый фонд. Потыкал кулаком, открыл. Не, мне в эту щель не пролезть – наивная идея.

Вышел опять на улицу – глядь, двое пацанов, лет по шесть- семь.

— Стоп, граждане, мне нужна ваша помощь!

— Вам чего, дяденька?

— Пошли, покажу.

Входим во двор-

— Вот смотри, я тебя сейчас подсажу, заберёшься в окно на кухню. Оттуда направо, через коридор в прихожую. Нужно просто открыть замок на входной двери – он снаружи не открывается- мне домой не попасть.

Пацаны оказались понятливые пока я одного в окно запихивал, второй мне говорил, что он спортом занимается, тоже запросто пролезет.

Ровно через полминуты я был уже у себя в квартире. Уф.

— Э, погодите! Возьмите вот, на мороженое вам – спасибо, вы не представляете, как меня выручили.

Отдал им все деньги, что в кармане оставались.

Посидел. Помолчал.

Открыл бутылку пива и пошёл готовить себе завтрак. Никогда я ещё не завтракал с таким аппетитом и удовольствием. Да и абстиненция куда- то улетучилась…

людей. Дети сделали. Но только после того, как мы сами превратились в подобие дикого племени, сплочённого не идеями, а крепкими напитками.

К концу смены мы были настолько едины, что родители, приезжая к чадам, с каждым днём видели всё менее узнаваемые лица. Наши физиономии, опухшие от бессонных ночей и "утренней росы", сливались в одно коллективное полотно — шедевр абсурда и братства.

Закрытие последней смены в августе стало апофеозом. Мы отметили его так, что сознание вернулось лишь к сентябрю. А утро встретило меня видом моего друга, стоящего у окна. Он судорожно перебирал пальцы, шептал что-то, затем замирал, вглядываясь в даль, и снова начинал считать. Длилось это минут пятнадцать.

— Ты чего там считаешь? — не выдержал я.

Он подозвал меня с светящимися от ужаса глазами:

— Смотри, видишь, идёт два одинаковых Михалыча!

Я увидел одного Михалыча — дворника, семенящего с метлой.

— За ним идут две одинаковых жены! — продолжал друг.

Действительно, за ним плелась его громадная супруга, что-то бубня и подталкивая его.

— Не бери в голову, — успокоил я.

— Это бывает. Выспишься — и всё будет в одном экземпляре.

Но друг, пересчитав пальцы в очередной раз, произнёс роковое:

— То, что их по двое, я ещё понимаю. Это часто случается... Но объясни, почему за ними идут ТРИ ОДИНАКОВЫХ СОБАКИ?!

Мы замерли в шоке. Кавалькада из двух дворников, двух жён и трёх псов стала для нас символом той грани, где алкогольное опьянение перерастает в философский ужас.

Годы спустя друг признался: именно тот день заставил его бросить пить на целый год. Да и сейчас, после возлияний, он к окну не подходит — боится снова увидеть умноженную реальность.

Мораль: пионерлагерь учит не только дружбе и работе с детьми, но и тому, что иногда трезвый взгляд на мир — лучшая защита от двоящихся Михалычей и троящихся собак. И если вам вдруг покажется, что реальность множится — просто закройте глаза. Или перестаньте пить. Хотя бы до обеда.

P. S. Говорят, Михалыч до сих пор ходит по той аллее. Один. С одной женой. И одной собакой. Но кто его знает — может, это тоже лишь наша трезвая версия?