Стою, значит, листаю ленту в телефоне, а краем глаза замечаю странную компанию школьников. Трое парней, лет по 14-15, стоят в углу остановки, перешёптываются и постоянно косятся за угол здания. Причём делают это так, будто совершают какое-то сверхсекретное задание. Ну, знаете, как в шпионских фильмах – головы поворачивают синхронно, словно по команде, и сразу же возвращаются в исходное положение.

Мне стало любопытно. Нет, не так. Мне стало О-О-ЧЕНЬ любопытно! Настолько, что я даже телефон отложила и начала наблюдать за ними, стараясь делать это максимально незаметно. Приняла расслабленную позу, якобы разглядываю что-то в витрине магазина напротив, а сама – глаз не свожу с этих юных агентов.

Минут через десять моё терпение было вознаграждено – к остановке подошла моя коллега Маша. Судьба, не иначе! Я уже сто лет не ловила её в одном трамвае, а тут такое совпадение. Она, как всегда, опаздывала на работу и была в своём фирменном “боевом раскрасе” – волосы растрепаны, глаза горят, сумка наперевес.

– Привет! Что делаешь? – выпалила она, даже не поздоровавшись как следует.

– Наблюдаю, – ответила я максимально загадочно.

– За кем? – тут же среагировала она.

– Вон за ними! – я кивнула в сторону школьников, стараясь не выдать своего интереса.

– И зачем? – Маша уже начала входить в раж.

– Они тоже за кем-то наблюдают! – перешла я на заговорщический шёпот.

– За кем?! – коллега тоже перешла на шёпот и начала озираться по сторонам.

Я только пожала плечами, и мы обе уставились на школьников, которые, в свою очередь, продолжали пялиться за угол.

Минут пять мы стояли, согнувшись в три погибели за рекламным стендом, и наблюдали за этими юными детективами. Маша уже начала строить теории – от “они следят за закладчиком” до “планируют ограбление магазина”. Я же склонялась к версии про первую любовь – знаете, когда подростки часами могут стоять и смотреть на объект своего обожания.

И вот, когда мы уже были готовы к какому-то грандиозному разоблачению, один из школьников не выдержал и побежал за угол. Мы с Машей, как две шпионки-недоучки, рванули за ним, пригибаясь и прячась за припаркованными машинами.

То, что мы увидели, повергло нас в шок. Ну, почти в шок.

За углом, на крышке канализационного люка, сидела самая обычная серая кошка. А перед ней, нахохлившись, восседал голубь. Кошка смотрела на голубя, школьники смотрели на кошку, мы смотрели на школьников… А голубь просто сидел и чистил пёрышки, абсолютно не подозревая, сколько судеб сейчас зависят от его скромной персоны.

– Это… это фиаско, – выдавила я, глядя на эту абсурдную картину.

Маша молча достала телефон и начала снимать нас всех вместе – школьников, кошку, голубя и двух взрослых тёток, которые устроили целую операцию наблюдения за подростками.

– А знаете, что самое смешное? – вдруг сказал один из школьников, заметив нас. – Мы тоже за кем-то наблюдали.

– За кем? – хором спросили мы с Машей.

– За вами, – заржали все трое. – Мы уже полчаса смотрим, как вы за нами следите.

В этот момент трамвай, который мы обе ждали, со скрипом остановился рядом. Мы с Машей молча погрузились в него, оставив школьников и их “объект наблюдения” наедине.

– Знаешь, – сказала Маша, когда мы уже ехали в сторону работы, – может, это и к лучшему. По крайней мере, теперь у нас есть история, которую можно рассказывать внукам.

– Ага, – хмыкнула я. – История о том, как два взрослых человека устроили шпионскую слежку за школьниками, которые следили за кошкой, которая наблюдала за голубем, который просто чистил пёрышки.

– Или как пример того, что иногда лучше заняться делом, чем тратить время на бессмысленное наблюдение, – философски заметила Маша.

– Или как доказательство того, что старость не радость, – буркнула я, глядя в окно.

Женщины украшали перьями свои шляпки. Перьями отделывали платья. Перья окрашивали в модные цвета сезона: розовый, голубой, фиолетовый, черный. Особенно популярны перья были в погребальном искусстве. Восемь огромных пучков страусиных перьев украшали катафалк президента Линкольна, а богатые викторианцы скорбели с черными венками из страусиных перьев на своих входных дверях.

Женские шляпки украшались не только страусиными перьями, но и перьями цапель, райских птиц, колибри. Иногда на одной шляпке размещались целые чучела птиц. С середины 1800-х годов для торговли модной одеждой было убито около 300 миллионов птиц. Мода на перья едва не привела к исчезновению многих видов птиц. В США это привело к созданию первых законов об охране птиц и появлению Национального Одюбоновского общества, занимающегося охраной природы и исследованиями в области орнитологии.

Южная Африка стала центром страусиного бума. Городок Оудсхорн превратился в "страусиную столицу мира". Местные фермеры строили роскошные особняки, которые называли "дворцами перьев". Страусиные перья были четвертой по стоимости статьей южноафриканского экспорта после золота, алмазов и шерсти. Прибыли доходили до 5000%. Появились целые династии торговцев перьями, которые контролировали рынок от ферм до модных домов Парижа и Лондона. Страусов начали массово разводить по всему миру — от Египта до Калифорнии.

Первая мировая война стала началом конца перьевой индустрии. Практичность военного времени сделала пышные шляпки неуместными. А появление автомобилей потребовало более практичных головных уборов. Высокие шляпы мешали садиться в машины. И к началу 1920-х годов практически все было кончено.