А рисовать — ну как это, если не дано?

Их учителем рисования был друг детства Славиного отца.

Про учителя в деревне знали, что он страдал, а некоторые считали — наслаждался — известной слабостью к крепким напиткам. Он был неплохим художником, но именно научить детей рисовать практически не пытался. Чаще всего просто давал задания и ставил потом оценки.

Очередное задание на уроке — нарисовать что-то на тему Гражданской войны и героизма Красной Гвардии.

Слава давно для себя усвоил, что в его рисунке должно быть больше прямых линий. Их легче рисовать. Поэтому он изобразил железную дорогу, сосновый бор, бронепоезд, ведущий огонь из орудий. Человечков рисовать даже не пытался, чтобы не портить картину.

Смотрит учитель на этот рисунок. Слава говорит: "Красный бронепоезд ведёт бой с белогвардейцами! "

Учитель поднимает брови: "А где белогвардейцы? "

Слава готов к такому вопросу: "В лесу спрятались! "

На следующем уроке тема "Зимние виды спорта".

Слава рисует тот же лес. Теперь вместо рельсов — лыжня. И к сосне прислонены черные лыжи.

Учитель снова морщит лоб: "Это что? "

Слава уверенно отвечает: "Картина. Лыжник в лесу".

— А где лыжник?

— Вот же его лыжи, видите? А он в лес ушел!

Потом задание — нарисовать дома акварелью что-нибудь.

Слава пришел домой — старшая сестра приехала из техникума. Он ей: "Выручай! "

Она карандашом в тонких линиях нарисовала какую-то замечательную прерию, и леопарда, готового к прыжку. Слава все это разукрасил акварелью, принес в школу. В уголке листочка появилась законная пятерка.

Но сестра уехала в свой техникум, а учитель продолжал задавать рисование на дом.

Смышленый мальчик взял тот же рисунок, закрасил пятерку в уголке мясистым кактусом, и сдал. Прокатило!

Через неделю рядом с кактусом появился валун. А вскоре в правом нижнем углу листа накопился буквально небольшой курганчик из камней. И учитель начал что-то подозревать. В дневнике появились тройки.

И вот как-то вечером идут Слава и его бабушка по заснеженной тропинке, а навстречу учитель рисования.

Педагог делает шаг в сугроб, уступая им дорогу, и вежливо снимает шапку: "Здравствуйте, Прасковья Диамидовна! "

Славина бабушка строго смотрит на него, и говорит внуку: "Славик! Иди-ка. Подождешь меня в магазине! "

Слава пошел дальше, слыша за спиной начало разговора. Бабушкин голос вдруг сделался очень строгим:

— Ты, что это, милок, моему внуку тройки ставишь? А?!

— Ну, понимаете, Прасковья Диамидовна! Он старается, конечно, но у него не получается. Плохо рисует...

— А у тебя в детстве всё получалось? Я о твоих проделках матери твоей не всё рассказывала! Забыл уже, как тебя пьяного от неё прятала?!

... Дальнейшего разговора Слава не слышал.

Троек по рисованию у него больше не было.

***

Написал со слов Славы. Имена в рассказе реальны.

— это фантастика, и стали его в еде ограничивать. Его возмущению не было предела. На какие только хитрости он не шел: в присутствии гостей с жалким видом объедал веник, показывая, как плохо его здесь кормят, подходил к каждому входящему в квартиру с просительным видом, демонстрируя, что его еще не кормили. Скоро мы на такие уловки перестали ловиться, и тогда он решил применить силу. А вот и история. Как-то вечером, входя в дом, я увидела очередное представление на тему "Весь день не ел, умираю с голоду! Спасите!" Послав кота подальше (на диету), прошла к себе в комнату, где и была атакована разъяренным животным. В результате оказалась с насквозь прокушенной ногой и полностью расшатанными нервами. На следующий день позвонила на работу, где начальство, узнав, что я не могу прийти на работу от того, что меня кот покусал, просто свалилось от смеха под стол. Моя же мама, увидев, что с моей ногой, свалилась в обморок и настояла (под угрозой немыслимых осложнений, вплоть до ампутации), что меня надо отвезти в травмпункт. Вот там не смеялись. Выслушав, что они думают о тех, кто издевается над бедными животными, доводя их до такого агрессивного состояния, я почувствовала себя последней сволочью, обидевшей ни в чем неповинное животное. Естественно, мне дали указание проверить кота на бешенство под угрозой принудительного лечения. Через 2 дня (когда я смогла наступать на искусанную ногу) мы с сестрой, упаковав активно сопротивляющуюся лошадь, тьфу, т. е. , кота, в большую спортивную сумку, явились к ветеринару, который, окинув нас нехорошим взглядом, после того, как услышал нашу историю, поцокав языком, сказал: "Ну что ж, давайте посмотрим, что тут можно сделать." Тут стало нехорошо мне, т. к. в его голосе мне почудился приговор, и я заикающимся голосом проблеяла: "Доктор, а если окажется, что он бешеный — меня уже не успеют спасти?" На что этот добрый милый человек в белом халате сказал, посмотрев сквозь меня: "Девушка, что будет с вами, меня совершенно не волнует. Мне важно что? Чтоб кот здоров был, ясно?" В наступившей затем тишине я отчетливо услышала, как моя сестра судорожно всхлипнула. Слава богу, кот оказался здоров.