Прочитал про энергию — звучит интересно. А как именно это чувствуется? Честно говоря, я, наверное, не очень чуткий, потому что никогда такого не ощущал". Он не отрицал их реальность — он просто констатировал свой личный сенсорный провал.

Девицы оживлялись, начинали рассказывать о тепле, потоках и гармонии. И тут Макс входил в свою фирменную роль — роль вдумчивого соисследователя. Он не требовал доказательств. Он предлагал помочь с верификацией. Его ключевой вопрос был шедевром дипломатии:

— Слушай, а давай проверим? Если это объективное явление, а не просто симпатия, то им должны делиться и другие люди. Спроси у своих знакомых мужчин — сталкивались ли они с таким же неceксуальным, дружеским теплом от незнакомых женщин? Просто чтобы отделить твой личный шарм от системного эффекта. Мне важно понять, где я недочувствовал, а где мы имеем дело с уникальным феноменом.

Он не отправлял их на анонимные форумы. Он предлагал честный полевой тест. И пояснял, почему это важно: "Потому что мужчина, который хочет тебя затащить в постель, конечно, скажет, что чувствует всё что угодно. А нам ведь нужны чистые данные, правда? "

Большинство на этом этапе вежливо заканчивало беседу. Макс не злорадствовал. Он с лёгкой грустью констатировал: "Нашли парадокс. Когда просишь перевести магию в систему, она часто исчезает". Его блокировали не за хамство, а за то, что он вежливо указывал на логические разрывы, которые они сами не могли закрыть.

И вот однажды он показывает мне переписку с девушкой по имени Вера. Никаких бус, никаких картинок "в потоках". Просто нормальная девушка. И главное — она не спорила и не уходила от его "калибровки". Спокойно объяснила, что да: рядом с ней люди иногда чувствуют тепло и странное спокойствие. Но говорить об этом вслух — глупо: народ сразу шарахается. "Это как фигура, — написала она.

— Пока молчишь — всем нравится. Скажешь, как добилась — и уже нет".

Макс впервые даже не усмехнулся. Только сказал: "Странная. Но без дурнины".

Они переписывались пару недель. И вдруг Вера пишет: "Если хочешь понять — приезжай. Хуже не станет". Почему-то это "хуже не станет" мне сразу не понравилось.

Макс поехал. И пропал. Ну, не совсем пропал. На следующий день от него пришло короткое сообщение: "Парни, я в порядке. Не теряйте". И после этого — тишина. Две недели абсолютной тишины. Телефон выключен, в сети нет. Это было даже страшнее, чем если бы он просто исчез. Одно дело — пропасть без вести. Совсем другое — сообщить, что у тебя всё хорошо, и сознательно испариться.

Появился сам. Целый, спокойный, без сияний и замыленных глаз. Но другой. Тише. Как будто внутри него кто-то убавил фоновый шум.

— Где был? — спрашиваю.

— У неё, — отвечает. И всё.

Я уже готовился слушать про чакры, но он сказал совсем не то:

— Это не магия. Просто рядом с ней тепло. Не от неё — от меня. Как будто голова перестаёт жужжать, и на этом месте появляется нормальное человеческое ощущение, что ты живёшь. Я не знаю, что это. Но это… ладно. Это работает.

— Вы теперь вместе?

Он подумал.

— Похоже, да.

Он смотрел на меня с удивлением первооткрывателя, который наконец нашёл то, во что сам же до конца не верил. А я видел в этом чистую, безжалостную логику. Макс ведь был не просто тролль. Он был сапёр на минном поле эзотерики. И он так увлёкся поиском фальшивок, что не заметил самого простого: тот, кто годами ищет подделки, однажды обязательно находит подлинник. И именно в тот момент, когда он к нему дотрагивается, звучит щелчок.

Не взрыв.

Не озарение.

А сухой, равнодушный щелчок реальности, которая просто оказалась сильнее его скепсиса.

И вот это — уже ничем не опровергнуть.

колени, и смотрела, как Яна творит свое маленькое кухонное таинство.

Сначала Яна принесла из ванной маленький пузатый бокальчик, в котором плескалась жидкость цвета липового меда, теплая и солнечная. Поставила его в центр стола, словно маленькое домашнее божество.

— Это душа моего триумфа, — прошептала она, и в ее голосе не было злости, только нежность.

Потом началось волшебство. Бережно, кончиком пипетки, Яна взяла одну-единственную, драгоценную капельку из бокальчика и отпустила ее в большой кувшин с чистейшей водой. Вода вздохнула и приняла ее. Затем капелька из кувшина перекочевала в следующий... Лера смотрела на это священнодействие, на это ласковое издевательство над законами диффузии.

Наконец, перед ней на льняной салфетке оказался стакан. Простой, граненый, полный прозрачной, как утренняя роса, воды, в которой от того липового меда не осталось и следа. Ни одного атома.

— Тут нет ничего, кроме воспоминания, Лерочка, — тихо, почти как колыбельную, пропела Яна.

— Память воды о нашей дружбе и о моей маленькой победе.

Она ласково пододвинула к ней стакан. А рядом, экраном вверх, положила ее телефон.

— У тебя выбор, родная. Или ты выпьешь эту воду, в которой остался лишь теплый след. Или... просто поделишься со всеми радостью. Напишешь у себя пару строк о том, что мир устроен сложнее, чем мы думаем. Что ты нашла в нем место для маленького чуда.

Лера посмотрела на стакан. От воды веяло прохладой и покоем. Потом на телефон, где ждал своего часа уютный интерфейс соцсети.

На их кухне, залитой мягким светом, повисла тишина, густая и сладкая, как тот самый липовый мед. И Лерина рука замерла над столом, выбирая, к какой из двух прохладных поверхностей прикоснуться.

некоторые просчёты организаторов вкупе с капризами погоды привели к тому, что на нём не было музыки, не было электричества, не было воды и не было дров. Зато был алкоголь, который для большинства собравшихся компенсировал отсутствие всего вышеперечисленного. Да-с... Алкоголем занимались не организаторы, поэтому он был и его было много.

Кроме алкоголя, на фестивале была грязь. Скользкая, жирная, липкая грязь, в которой стояли палатки. Тысячи палаток. Даже сейчас в интернете несложно нагуглить фотографии того времени и места. Например, те, на которых изображена утонувшая в грязи "Беларусь". Обилие грязи привело к неожиданному эффекту — многие девушки, в том числе и моя жена, решили, что когда они выберутся назад, к людям, им понадобится хотя бы один комплект чистой одежды, в которой никто ни разу не падал. Поэтому в лагере они ходили кто топлесс, а кто и вовсе в одних только кроссовках. Я ещё раз советую погуглить фотографии с того фестиваля. Да, куда ни глянь, алкоголь и сиськи, сиськи и алкоголь... как я уже сказал, это был образцовый опен-эйр.

Не знаю, как так получается, но кто-то из предков где-то через гены передал мне умение даже в самой большой заднице довольно уютно устраиваться. Вот и той ночью, когда мы под грозовым ливнем протопали несколько километров мокрой засасывающей жижи и форсировали ручей, я уговорил своих не переть вслепую до победного, а встать ночевать на сравнительно сухом холме, где не было грязи и были дрова, которые даже уговорились превратиться в костёр. Как оказалось утром — в полукилометре от основного лагеря, как раз на гребне, за которым начинался спуск в мешанину из грязи и палаток. И в силу такого расположения мы наблюдали как всех, кто шёл на фестиваль, так и всех, кто с него уезжал.

Так вот, теперь про экстрим. Тот фестиваль посетило немало любопытных личностей, но больше всего мне запомнилась одна девушка. Это было через пару дней после нашего приезда, когда новости выбрались наружу и все последующие приезжающие уже хорошо представляли, что происходит и куда они едут. Молодая, огненно-рыжая, с причёской из кучи беспорядочно торчащих во все стороны мелких косичек, весом вряд ли меньше ста пятидесяти килограмм, она как в паланкине величественно сидела (!) на носилках и подобно Ленину, правой рукой показывала "вперёд! " бригаде из перемещавших её шести мускулистых вдрызг пьяных парней. Её левая нога от пальцев и до попы была закована в новенький, с иголочки, гипс. Она направлялась на фестиваль.