борьба с шариковыми. Ручками. С шариковыми ручками, я имею ввиду.

Да, мне 300 лет, я выполз из тьмы, я писал чернилами. Из-за чего все было в чернилах. И кляксы, кляксы! Забытое слово! Когда х[рена]к -и надо переписывать все! И да, ручки эти надо было заправлять чернилами толькотуставного цвета!

И тут в нашу жизнь пришел прогресс! Шарик! Не кляксится, не надо его заряжать, не пачкает все вокруг собой.

И все учительская гвардия, вся завучевская рать встала на праведный бой! Нет шарику! Тетради не принимаем! Домашки тоже!

Почему?

Объяснения были разными, но близкими по степени абсурда. Шариковые ручки… тадаммм… ПОРТЯТ ВОЗ… ПОЧЕРК!

Вот так вот. Как хочешь, так и понимай. И девок тоже портят, видимо. А так же наводят порчу на домашний скот и потраву на посевы.

На самом деле, ответ один: не положено.

Тогда-то до меня дошла простая истина, что раз за школу платит государство, то делается там все в его интересах.

Юниты обучаются вставать утром, [ман]довать туда, куда не хочу, зевая и матерясь, и делать то, что скажут. Чем абсурднее, тем тщательней делать. И не [зв]издеть.

Сам я имел на эту систему свои взгляды, потому как-то приперся на урок с гусиным пером.

Соседский дачный гусь с говорящей кличкой Полкан лишился пера в кровавой битве. Все руки, сволочь, мне исщипал. Орал страшно.

За партой я сидел, мнил себя пиитом, задумчиво вперяясь взглядом в потолок, и элегически шкарябал оным по папиру.

Соседи выли от хохота. Дальше было все предсказуемо: крики, вышвыривание в коридор, директор, родители, давящиеся от хи-хи, одобрительный [ман]дюль дома, и вот меня уже спрашивают школьные негодяи: где перо взял?

Полкана я сдал быстро.

Ободрали его, сердягу, так, что хоть сейчас в духовку суй.

И понеслась.

По Ленину. Партия школьных негодяев, вооруженная передовой теорией, увлекла с собой массы. Идея пошла в народ.

Учителя не смогли остановить вал народной фронды, и шариковые ручки узаконили.

Но мне, гадине такой, припомнили все.

Пришлось менять школу. Из этой я бы вышел с таким аттестатом, что и в тюрьму б не взяли. Палкой через ворота б от стен отпихивали.

погоняться, на чирикающих птичек полюбоваться. Но, поскольку на улице и собаки большие гуляют, и машины ездят — мы выводили ее погулять на полчасика под нашим присмотром исключительно на нашем участке, а потом загоняли ее обратно. Кошке эти полчаса явно казались недостаточными, она с большой неохотой возвращалась в дом с таких прогулок, и взяла в привычку по несколько часов стоять у закрытой двери, снова просясь на улицу, заунывно мяукая (иногда — часами без перерыва). Ее постоянное мяуканье нас дико раздражало, но выпускать любимицу всей семьи на прогулку без присмотра нам совершенно не хотелось, боялись, что она не найдет дорогу домой, плюс собаки/машины и другие "опасности деревенской жизни".

И тут ей как-то (уж не знаю, как) удалось незамеченной смыться из дома, причем на ночь глядя.

Я, честно говоря, вечером, не найдя ее, подумал, что она прячется в одном из своих укромных уголков — такое с ней раньше бывало. Но когда ее не нашел на следующий день в 6 утра на любимой ее лежанке — я переполошился и начал ее везде искать. В доме ее не было!

Я открыл дверь на задний двор и позвал ее там — никого! Расстроенный, я открыл (чисто на всякий случай!) дверь, которая вела на улицу, — и мокрое существо (на улице всю ночь шел проливной дождь), в котором я и не сразу узнал нашу кошку — стремглав ворвалось в дом и сразу бросилось к своей миске с кормом, после чего, наевшись и вылизавшись как следует, улеглось отдохнуть от "ночных приключений" на своем законном месте...

С тех пор кошка обходит все двери на улицу метра за два и убегает, как только одна из них открывается!

Никаких больше просьб о прогулках!

Вопрос "свобода или кормушка" был кошкой решен для себя однозначно в пользу кормушки.

охранять.

А ведь когда-то система без людей не могла. Даже самый строгий помещик без крестьян — всего лишь хозяин участка с бурьяном. Люди были нужны, потому что без них не росло, не строилось и не двигалось.

Теперь времена меняются. Машины и программы берут на себя всё больше, и часть профессий дешевеет на глазах. Человек тратит годы, чтобы выучиться, а потом раз — и компьютер делает то же самое за копейки. Когда труда много и он подешевел, система уже меньше думает, как нас удержать.

История подсказывает: золотой век среднего класса на Западе случился не потому, что богатые внезапно стали добрее. Просто они понимали: если люди разуверятся в системе, всё посыплется. Тогда делились. Не от святости — от страха.

И тут важно другое: уважение. Оно ведь не должно быть бесплатным приложением к чужому счёту. Уважать стоит за то, что человек сделал для других.

Вот пример. В нашей деревне недавно появился сосед — программист из города. Работает он всё время за компьютером, помочь руками не может. Но когда дорога совсем разбилась, он не отмахнулся, а дал приличную часть расходов. Для него это не разорение, а для деревни — возможность подсыпать дорогу так, что теперь хоть проехать можно без мата.

И никто ему не завидовал. В деревне народ не злобный, а мудрый: смотрят не на то, сколько у тебя, а что ты сделал для всех. И уважение к нему появилось не за зарплату, а за то, что после него стало удобнее жить.

Вот и вся мораль: деньги могут купить многое, но уважение — валюта особая. Его не печатают в банках. Оно появляется там, где человек оставил после себя чуть больше света и удобства другим.