новой матки через несколько недель всё погибнет. И всё же паники нет. Ни одна пчела не бросается в бегство, не мечется по сотам в поисках спасения. Улей не зовёт на помощь. Он начинает действовать.

Словно по команде, рабочие пчёлы выбирают несколько самых обыкновенных личинок. Те, что ещё вчера предназначались для роли обычных трудяг — без права на продолжение рода, без возможности что-либо изменить. Их не выделяет ни размер, ни форма, ни поведение. Но с этой минуты их жизнь пойдёт по иному пути. Их начинают кормить особым веществом — маточным молочком. Это густая белая субстанция, выделяемая специальными железами молодых пчёл. В ней — белки, витамины, гормоны, антиоксиданты. Она почти стерильна, как слеза. И совершенно незаменима.

Проходит всего несколько дней — и тело личинки меняется. Её яичники, которые у других пчёл навсегда останутся зачаточными, начинают развиваться. Она растёт, становится крупнее, сильнее. Вместо нескольких недель жизни — годы. Вместо службы — власть. Она не будет летать за нектаром, не будет строить соты, не будет охранять улей. Она будет рождать. До двух тысяч яиц в день. Она станет сердцем колонии — не диктатором, но источником жизненной силы.

Удивительно, но у неё нет ни капли "королевской крови". Её гены — такие же, как у тех, кто кормит её и чистит. Королеву не выбирают. Её создают. Не случай, не наследственность, не мутация определяют её судьбу, а питание, уход и коллективное решение улья. Это словно бы в человеческом обществе можно было бы вырастить великого лидера из любого ребёнка — при условии полной заботы, правильной среды и чуткой поддержки. Без генной инженерии. Без вмешательства извне. Только с доверием и вниманием.

Есть и ещё один поразительный факт, о котором знают немногие: если старая матка ещё жива, она может попытаться уничтожить своих соперниц, пока те не вышли из ячеек. Но рабочие пчёлы порой вмешиваются — и прячут одну из будущих маток, оставляя "запасной план" на случай, если борьба закончится трагически.

Даже в мире насекомых предусмотрительность может быть делом жизни и смерти.

Он был сторожем.

Его происхождение говорило само за себя: полудикая кровь, текущая в жилах. Папа — настоящий лесной отшельник, летом живший в тайге среди деревьев, а зимой перебиравшийся в диспетчерскую калийного Комбината. Мама — вероятно, такая же самостоятельная авантюристка. Барсика принесли в дом в возрасте полутора месяцев, и с тех пор он сохранял лёгкую диковатость, как фамильную реликвию.

Внешне он напоминал лесного шотландского кота: полосатый серо-дымчатый окрас, будто присыпанный пеплом, и янтарные глаза, которые смотрели на мир с холодной отстранённостью. Гладить себя Барсик позволял ровно пять раз. На шестой раз следовало лёгкое, но решительное "кусь" — мол, хватит, контакт исчерпан.

Но главным его талантом была не способность отстаивать личные границы, а умение чувствовать чужаков. Барсик мог часами сидеть у входной двери, повернувшись головой в сторону подъезда, как будто слушая эфир. И если за дверью кто-то чужой задерживался дольше пары минут — будь то почтальон, задумавшийся на лестнице, или подозрительный визитёр — кот начинал тихо, но настойчиво урчать. Не от удовольствия, а в виде сигнала тревоги. Он улавливал чужой запах, незнакомые шаги, неестественные паузы — и предупреждал.

А вот когда к двери подходил кто-то свой — член семьи или сосед — Барсик оставался молчаливым и спокойным. Его урчание было не просто звуком, а сложной системой оповещения. Никаких ложных срабатываний, никакой паники — только точность и лаконичность.

Этот навык делал его идеальным сторожем. В то время как другие коты спали на подоконниках или гонялись за мухами, Барсик нёс вахту. Он напоминал, что безопасность — это не про замки и домофоны, а про внимание к деталям. И что иногда лучший охранник — это тот, кто ценит личное пространство даже больше, чем вашу ласку.

Возможно, где-то там, на калийном Комбинате, его дикий папа гордился бы сыном. Ведь Барсик не стал домашним — он стал партнёром. Таким, который кусается за лишнюю ласку, но зато никогда не пропустит незваного гостя.

P. S. Помнится, однажды Барсик продержался в режиме урчания целых десять минут — пока за дверью соседка ругалась с очередным кавалером. А потом получил свою законную порцию поглаживаний— ровно пять раз. И ни одним разом больше.