существуют две станции "Арбатская" и две станции "Смоленская" — в разных местах, на разных линиях, и никак между собой не связанные (!). В плане удобства при записи адресов и назначении встреч эти дублирующиеся имена не имеют аналогов ни в каком другом метро России и мира. И никто их не планирует переименовать!

Зато что касается истории переименования станций Московского метро, то она настолько потрясающа, что, я надеюсь, когда-нибудь благодарные потомки включат ее в учебники по шизофрении. Почему в эпоху перестройки переписывали станции с именами революционеров — это понять можно. Но за какие преступления "Лермонтовскую" переименовали в "Красные ворота" — уже загадка. А если копнуть историю глубже, открывается полный ад. Вот навскидку несколько примеров:

При открытии две соседние станции были названы очень похоже: "Измайловский парк" и "Измайловская". Уже большое удобство для пассажиров, верно? В 1963 их решили переименовать. Догадайтесь, как? Их имена взаимно поменяли местами. Да, вы не ослышались: поменяли названиями между собой. Две соседние станции, и без того называвшиеся почти одинаково. Нормально, да? Но даже этим дело не закончилось! В 2005 "Измайловский парк" (бывшая "Измайловская") вдруг переименовали в "Партизанскую". Зачем? Почему вдруг "Партизанская"? На дворе 21 век. Какие партизаны там завелись в 2005 году?

Станция "Октябрьская" до 1961 года называлась "Калужская". А потом "Калужская" открылась совсем в другом месте. Получите, москвичи и гости столицы. Переписывайте все адреса в своих блокнотиках, чтоб не уехать теперь случайно в далекие гребеня.

Станцию с красивым названием "Мир" в 1966 году переименовали в "Щербаковскую". А в 1990 — в "Алексеевскую". При этом обе станции "Ботанический сад" в том же 1966 стали называться "Проспект Мира" — так что хоть какой-то "мир" в названиях сохранился. А "Ботанический сад" появился снова, но выше на четыре остановки.

Особого маразма переименования достигли уже в наше время — переименовывать начали новые станции сразу после их открытия, а иногда даже до. Разумеется, тоже без каких-либо понятных причин. В 2008 станцию "Деловой центр" переименовали в "Выставочную" — мудрость потрясающей глубины. А "Битцевский парк" стал называться "Новоясеневская". Логика здесь давно бессильна.

Я уже не говорю о том, как дают названия. Самый писк, это когда у нас на юге открыли ветку легкого метро и кто-то вдруг решил, что пассажирам станет удобно записывать и запоминать станции, если их названия станут как можно длиннее — желательно из трех слов, склеенных по одной унылой системе. Так появилась мода называть станции непременно словом "улица", "бульвар" или "аллея". А к этому добавлять какую-нибудь фамилию (лучше малоизвестную), по возможности удлиняя ее именем или титулом. Так они и идут все подряд, эти станции, по всей ветке: "Бульвар Дмитрия Донского", "Улица Старокачаловская", "Улица Скобелевская", "Бульвар адмирала Ушакова", "Улица Горчакова" и "Бунинская аллея". Впрочем, у меня есть гипотеза, которая предлагает вполне разумное объяснение: чиновник по названиям просто получал откаты от фирмы, которая выиграла тендер по выпиливанию букв для табличек, а цена заказа напрямую зависела от числа символов.

как кормить детей здоровой едой, как финны выиграли звание самой лучшей страны для жизни — это были в чистом виде посты в Фейсбуке, но в то время люди в массе своей еще не стали принудительно авторами цифрового контента и читать такое было весело.

И вот однажды Александр Стубб написал про sustainability, про экологическую ответственность. Это тоже было свежей идеей.

Речь в колонке шла о том, что мы покупаем всякое дерьмо вместо мебели, одежды и техники, дерьмо это ломается, и мы, даже не пытаясь что-то починить, тут же тащим его на помойку и покупаем новое.

Я очень прониклась, потому что я в принципе человек ответственный, и если мне пеняют за порчу окружающего мира, то я сразу пытаюсь исправиться.

Это имеет отношение к делу.

Приехав десять лет назад в Германию, мы тут же купили всю бытовую технику: стиральную машину, сушильную, посудомоечную, плиту, духовку, микроволновую печь, вытяжку, холодильник и всякое прочее. Позже, перебравшись из деревни в наш мегаполис Эттенхайм, часть техники мы по договоренности оставили следующим хозяевам, в том числе и холодильник, а себе снова купили новое, так что на момент коллапса нашим агрегатам было от силы семь лет, на каждом было строго написано Bosch, и мы рассчитывали завещать добро правнукам.

(Очень много лет назад мы с моим бывшим мужем купили его родителям новый холодильник. Разверзся ад, родители выли, рвали волосы, носились по квартире и пророчили, что мы из-за них разоримся, в то время как их холодильник Саратов как раз переживает свой расцвет, его же еще покойный дед Гриша купил. Тут мой бывший муж тоже стал бегать и рвать волосы и орать, что ему тридцать два, деда Гришу он в живых не застал, и если тот купил холодильник Саратов не на одре, то возраст холодильника можно без углеводородного анализа определить как примерно 32+. Дискуссия на этом свернулась, но мой бывший свёкр был в слезах, когда Саратов несли к пухто.)

Но нонче же не то, что надысь, и спустя всего семь лет после покупки бытовая техника Bosch задолбалась нам стирать и морозить, и в течение полугода Дима отнес на помойку сначала духовку, потом посудомоечную машину, потом плиту, а когда дошла очередь до холодильника, я вспомнила президента Финляндии и сказала "нуужнет". Холодильник был огромный, почти американский, и я заявила, что мы, как ответственные потребители, на этот раз вызовем мастера. Дима заранее знал финал, но спорить не стал.

Через неделю пришел мужик в надписях "Global Reparaturservice", походил, поцокал, потом термометр попросил. Свой он как-то не сообразил захватить.

— А на фига термометр-то? — спросил Дима.

— Температуру мерить будем, — важно ответил мужик.

— В морозилке. Если она выше нуля, значит, не морозит морозилка.

— Гляди, мужик, — сказал Дима, — видишь воду? При температуре ниже нуля она превратилась бы в лед.

Мужик задумался, записал этот лайфхак, еще пару минут постоял, вздохнул и сообщил:

— Капут холодильник. Сломался.

— Вот это да, — сказал Дима и тоже вздохнул.

— А делать-то что?

Мужик сказал, что с нас 80 евро, а делать ясно что — на помойку тащить холодильник, он же не морозит, не видишь, что ли? И Дима очень обрадовался, потому что обычно наши немецкие профи берут дороже. И еще поинтересовался, может ли он теперь заказать новый холодильник или у финского президента на нас другие планы.