У каждого из нас есть знакомые – люди с непростой судьбой, вызывающие глубокое уважение.

Мне хочется поделиться историей о моём напарнике – звали его Борис Николаевич, для меня- просто Николаич. Работали вместе почти два года на теплотрассе.

Мужик был неленивый, добродушный и словоохотливый – правда с образованием слабовато. Но рассказывал интересно. Ему было уже за шестьдесят (действие происходило в середине восьмидесятых), до теплотрассы работал грузчиком – но тяжеловато должно быть стало, вот и сменил профессию.

Отступление. От своего отца, от матери, от материных братьев (все воевали) я никогда не слышал ни одного рассказа о войне – не желали рассказывать.

Отец один раз раскололся-

— Слушай, говорю, а можно такой вопрос, вы на передовой задницу чем вытирали?

— Зимой снегом, летом травой, листьями…

— А весной?

— Не помню, я в госпитале лежал…

Николаич же рассказывал много и охотно – пообщаться с ним было очень интересно.

Его призвали в июле сорок первого, и сразу отправили под Лугу – в оборону. Неразбериха, говорил была. На отделение выдали три винтовки, две сапёрные лопатки и гранату. Остальное по месту получите, сказали. Шли пешком – от Кировского завода в Ленинграде.

Фон Лееб рвался к городу, развивая наступление. Лужский рубеж удержал его больше чем на месяц – в Ленинграде успели подготовиться. Но враг тогда был сильнее.

После затяжных боёв, в сентябре, группа армий Север в нескольких местах прорвала фронт и двинулась к городу. Часть Николаича попала под сильный артобстрел, и почти полностью была уничтожена. Сам он рассказывал об этом так –

— Ночью прихожу в себя в полузасыпанном окопе – голова бл.. дь, кружится, звенит, не вижу ни хера – но вроде живой.

Выкарабкался, винтовку откопал, вокруг полазил – может ещё кто жив? Никого не нашёл. Что делать не знаю, куда идти – тоже. Где Немцы, где наши – неизвестно. Бухает где- то вдалеке, но в стороне города, значит за линией фронта оказался – заеб.. сь попал, надо к своим пробираться.

Пошёл. До Ленинграда оттуда около ста километров – шёл ночами, днём боялся. Так никого и не встретил. Винтовку и документы сохранил – значит не дезертир. Как- то удачно не нарвался ни на Немцев, ни на наши патрули – пришёл прямо к себе домой, помылся, поел, выспался и утром – в военкомат. Так мол и так, рядовой Ле…в, часть номер такой- то, прибыл вот– желаю значит, дальше Родину защищать.

— Какая часть, говоришь? … Из под Луги? Так нету такой части, погибла она.

— А в Луге Немцы. А ты сам случаем не диверсант? Ну- ка сидеть здесь, не шевелиться! Сейчас разберёмся, кто ты такой.

— Ну и сижу значит, там в коридоре, говорит. Ни винтовку, ни документы не отобрали- повезло. Дожидаюсь, а сам думаю – вот попал, так попал. Они же долго разбираться не будут- кто знает, чего от них ждать?

Из соседнего кабинета высовывается офицер – морда красная – от недосыпа, должно быть.

— Кто такой?

— Рядовой Ле…в, часть номер такой- то, часть уничтожили, прибыл за предписанием.

— Документы?

— В порядке. Оружие – вот винтовка, и полторы обоймы ещё осталось.

— Тебя- то мне и надо. Обстрелянный?

— Так точно.

Выписывает предписание – смотри – вон во дворе машину грузят, там офицер распоряжается, бегом марш к нему!

И Николаич попал в партизаны. Тогда действительно формировали армейские отряды для отправки в тыл к противнику. Предполагалось, что в тылу эти подразделения сами будут пополняться выходящими из окружений солдатами и местными жителями. Собственно, так оно и происходило в дальнейшем.

Нападали на Немецкие гарнизоны, пускали поезда под откос, мосты и железные дороги взрывали – когда было чем. Снабжение- по воздуху, самолётами, или управляйся сам – в основном- трофейным оружием, связь с центром нечасто и тайком, чтобы Немцы не запеленговали.

На такой огромной территории у Германии разумеется не хватало возможностей контролировать каждый населённый пункт. Вот и управлялись – по мере сил отравляя существование Вермахту. Иногда успешно, иногда – дай Бог только ноги унести.

Был приказ – встретить спецпоезд, пустить под откос, всё, что можно- уничтожить. Подобрались засветло, выставили караулы, линию заминировали, сами сели в засаду. Стемнело.

Но Немцы тоже не дураки были – пустили вперёд дрезину с двумя платформами и прожектором, пулемёты, и команда автоматчиков. Как они разглядели установленную мину? Остановились, полезли снимать. Командир скомандовал "Огонь", а много там навоюешь с винтовкой- то, против пулемёта? Треть отряда за пять минут полегло, остальные – врассыпную.

Автоматчики преследуют – видно приказ был уничтожить отряд – мы им тогда крепко уже насолили. Бежим, стало быть, спасаемся. Тут река впереди – неширокая, метров тридцать, но я ж, бл.. дь, плавать- то не умею ни х.. уя! Разделись, сапоги и одежду кульком на головы, винтовку на шею – вперёд. Как выше горла перехлёстывать стало- всё, думаю, отвоевался.

Руками ногами молочу, ничего не вижу, пузыри пускаю. Водички хлебнул, тут товарищ меня прихватил за шкирку, вытащил на твёрдое – только узел со шмотками я утопил. Так и идём дальше – он оделся и в обуви, а я в исподнем и босиком. До места базы отряда идти километров сорок – решили найти хоть какой угол, переночевать, барахла какого поискать- мне одеться, а утром – в отряд.

Подходим к деревне – вроде тихо, чужими не пахнет. Пробираемся тихонько – глядь – свет в окошке. Стучимся – слышим идёт кто- то к двери.

Открывает – Батюшка. Поп то есть. Смотрит на меня, мелко крестится, потом мычит, и в обморок. Что за оказия? Входим в хату – старушки ещё две, тоже смотрят на меня с ужасом. Посреди хаты, на столе стоит гроб. А в гробу- такой же рыжий, босой, и в исподнем – даже внешне немного похожи.

— Не пугайтесь, говорю, мы партизаны, а не привидения. Нам бы заночевать?

Утром местные собрали какой ни есть одежёнки, опорки на ноги, и мы пошли.

Командир отряда правильный был мужик, и справедливый. А вот политрука прислали – полного придурка. Всё политинформации проводил, лозунги вслух зачитывал- со значением. Надоел всем.

Остановились однажды на ночлег в деревеньке – пять домов, три бабки. Выставили караулы по дороге – с двух сторон. Бабуля смотрит на нашего – снег на дворе, а он с сентября в летних ботиночках ходит –

— Милок, ты же помёрзнешь весь, на- ко тебе – вот валенки от сына остались, сам- то он на фронте, бери, бери, ноги береги…

Ночью тревога – Немцы. Тот сторожевой, что на дороге стоял, откуда Немцы шли, вовремя тревогу поднял — успели уйти, а второй – что с другой стороны на этой же дороге- тот самый, что с валенками – куда ему деваться? Вместе с нами и побежал.

Добрались до отряда. Отдышались.

Политрук построил всех, смотрит –

— Откуда валенки у тебя?

— Так бабуля подарила.

— Мародёрствуешь, стало быть? Почему не вернул?

— Там немцы уже в деревне были. Да и не так просто взял, подарила она…

Вывел при всём строе, и застрелил из пистолета.

…………………………………………………………………………………………………………………………………..

Командир услышал выстрел, вылез из землянки, поняв, что произошло, посерел лицом.

Промолчал. Скомандовал –

— Вольно, разойтись.

Мы потом только издалека слышали – как он матом обкладывал этого политрука. Субординация называется. Нельзя командирам в присутствии рядовых ругаться.

А политрук потом глупо погиб – сам на мине подорвался. Невнимательный был.

Не поленились, собрали, что осталось, в плащ- палатку завернули, яму вырыли –чтоб похоронить достойно.

Постояли над холмиком, помолчали.

Командир говорит – Ну, жил, бл.. дь, бестолково, и скончался непонятно. Да и х.. й с ним. Другого пришлют –может лучше будет. Память ему – всё ж за Родину погиб.

— Смирно! Салют!

Стрельнули вверх. Потом по сто грамм выпили на помин души.

— А вообще везучий я, Николаич говорил.

Сколько раз ранили – и всё по пустяку – там царапнет, тут приложится – даже в медсанбат идти было лень – тряпкой замотаешь – само заживёт.

Николаич в начале сорок четвёртого, когда фронт двинулся на запад уже серьёзно, когда партизанские отряды стали расформировывать, попал в батальонную разведку – с его опытом войны в партизанах – бесценный был боец. Сколько раз за линию фронта хаживал – только он сам знает.

Из серьёзных ранений – осколком пересекло на левой руке кости. Два пальца (мизинец и безымянный) скрючились вовнутрь – но немного двигались – сжать кулак было можно.

А вот второе – как из анекдота – Николаич плохо выговаривал слова – гнусаво, и с придыханием.

Это, бл.. дь, мне осколок прямо в язык попал. Пополам рассекло.

Врач, когда лечились, пинцетом тычет, гад, ковыряет, вытаскивает железяку из языка, больно, с@ка до слёз, а он хохочет в голос – Ты у меня, говорит третий такой, за всю войну.

Только тебе больше всех повезло – зубы все целы.

Первый говорил, что в атаку шли, рот открытый, вовсю орал -"За родину", второй- "За Сталина"! А ты что кричал?

— А я, бл.. дь, кровью захлёбываюсь, булькаю, кашляю, но честно отвечаю- "Лёха, ё.. б твою мать, патроны где"?

Таких анекдотов Николаич рассказывал десятки.

По доброму рассказывал – весело и простодушно. Слушать его было – как Твардовского читать – из Василия Тёркина. Ни злобы от него, ни обиды – просто человек жил так- правильно делал своё дело. Сложилось просто, что пришлось повоевать.

В мае восемьдесят пятого года, у нас (ну, как и везде) в конторе провели митинг памяти – всем ветеранам торжественно вручались ордена Отечественной войны на сорокалетие Победы.

В президиуме актового зала сидят уважаемые люди – с орденами, медалями, в хороших костюмах. По очереди говорят добрые и правильные слова – о памяти, о преемственности поколений, о том, что забыть пережитое нельзя. Правильно говорят. Вдумчиво, и справедливо.

Потом по очереди начинают вызывать из зала награждаемых.

— Орден Отечественной войны второй степени присваивается…..

— Орденом Отечественной войны второй степени награждается —

Очередной ветеран поднимается на сцену, получает награду, улыбается, произносит слова благодарности, все аплодируют.

И вдруг –

— Орденом Отечественной войны Первой степени награждается Л.. в Борис Николаевич – и все так с удивлением смотрят – а почему это ему -первой?

Мы сидим рядом в зале, он так подрывается вскочить, я ему вслед – Николаич, блин, плащ сними, куда ты в плаще на хрен?

Снял. Мне отдал.

А под плащём — выцветший армейский китель без погон – он так всю войну и прошёл рядовым – и с обеих сторон – награды от плеч до карманов. Первую степень ему присвоили, потому, что орден Отечественной войны второй степени он получил ещё в сорок пятом.

Я успел разглядеть Славу, Красную звезду и Отечественной войны. А медали пересчитать – это надо было специально постараться. Но "за отвагу" — там было несколько.

Жаль. Я закончил институт и перешёл работать в проектный отдел с теплотрассы. Наши пути разошлись – и больше мы не встречались.

Но покуда жив – считаю своим долгом хранить память о таких людях – и стараться рассказать о них всем – чтобы не забывалось.

Еще одна веселая история из жизни райотдела. Изъял один раз следователь у воришки, специализировавшегося по кражам из подвалов, разобранную искусственную елку с коробкой игрушек. В камеру хранения вещдоков еще не отдал, держал в кабинете. Следует заметить, что на дворе был июнь. И вот, в пятницу, после обеда, два его напарника решили эту елку собрать и украсить (уж не знаю, с чего так решили). Нарядили, довольно красивая елка, выше человеческого роста, и игрушки блестящие. Нарядили, посмеялись, а разбирать лениво. Поставили в угол кабинета, решили, что после выходных ее размонтируют. И в этот момент заруливает к ним в кабинет боевая старушка, у которой на даче "люминтиевый таз" пропал год назад, "особая примета – дыра размером в 5-рублевую монету в днище". Особенностью поведения этой старушки являлось то, что она обвинила начальника райотдела и всех других сотрудников в том, что они "специально дело не завели, чтобы таз присвоить".

Так вот, заходит эта старушка, чтобы опять критику навести. Брови насупила, только рот открыла, а ей следак сразу:

— С наступающим Вас, Марья Андреевна!

И второй подхватывает:

— Успехов Вам в Новом Году!

Больше старушка просто так в райотдел не заходила.:-)

Трепались с коллегами за жизнь в курилке, разговор зашёл о семье. Из двенадцати человек только один парень высказался "за", что хотел бы жену и детей, все остальные — резкое "нет". На "почему? " пошли разные тёрки, но в основном всё сводилось к одному: "Зарплата — мизер, тут самим бы выжить, зачем детей ещё тащить в эту нищету мучиться? "Задумался. Работа интеллектуальная, коллектив — цвет нации: образованные, культурные, идейные люди. И вот эти прекрасные, цветущие генетические линии на них прервутся именно потому, что эти люди хорошие, добрые, и им совесть не позволит рожать детей без уверенности, что смогут обеспечить. Зато всякому биомусору плодиться не лень, они о благе детей не думают, им бы на пять минут удовольствие получить. Вот и разрастается терновник увечных генотипов, искорёженных алкоголем, табаком, а когда и веществами покруче, испорченных отсутствием воспитания, любви, заботы.

У одной моей очаpовательной знакомой завелся мышонок. Hу, она долго эpотично визжала, как она его боится. Чеpез полгода наступило 8 маpта, и я таки подаpил ей мышеловку (pазумеется, оклеив ее пленкой под каpельскую беpезу и посеpебpив все эти ужасные железки).

Hу так и что? В два часа ночи из кухни доносится долгожданный щелчок и яpостный писк. Разумеется, в самый подходящий момент. Возбужденное "не останавливайся!" вдpуг сменяется на подозpительное "а почему он так пищит, если он умеp?" Пpоклиная всех мышей, включая "Genius"овских, иду в кухню. Еще бы он не визжал — "бедняжка пpищемил лапку". Пока я думаю, чем бы его пpистpелить, Она с кpиками "о боже!" и "бедненький!" начинает тоpопливо одеваться. Да! Пpямо сейчас она отвезет его в ветлечебницу! А я могу оставаться дома, если я такой гад и у меня нет сеpдца.

В общем, домой мы веpнулись уже утpом. Я сделал все — pазве что не дал этому сеpому паpазиту свою кpовь. Тепеpь он гоpдо восседал в коpобке из-под "Рафаэлло", с конфетой пеpед носом, а лапку ему забинтовали так искусно, словно ветеpинаp pаньше был ювелиpом. Она пpижимала коpобку к гpуди и шептала"пpости!".

P.S. Чеpез полгода мы случайно встpетились на птичьем pынке. Она искала для Рафаэлло невесту.

Легендарный саксофонист Лестер Янг собирается на концерт в другой город. Внезапно он узнаёт, что его пианист заболел. Лестер открывает записную книжку и находит номер телефона одного из молодых пианистов:

— Алло, Томми?

— Да, это я…

— Томми, это Лестер Янг говорит…

— Лестер! Не могу поверить! Лестер Янг звонит мне!

— Послушай, малыш, мне нужен пианист на завтрашний вечер. Я плачу 25 баксов…

— Лестер! Да причём тут деньги?! Играть с тобой, это огромное счастье!

— О’кей, в общем, я жду тебя завтра в девять на вокзале в Канзас сити.

— В Канзас сити? Лестер, но, ведь, чтобы добраться до Канзаса, мне нужно заплатить 45 баксов!

— Сынок, есть халтуры, на которые нужно собирать бабки!