то просто обалдел. И вот почему:

Когда мне было лет 9–10, Ваня был у меня в гостях, мы зашли после кружка, чтобы решить вместе шахматную задачку, которую дал тренер. Мы сидели на лоджии, я расставлял фигуры, а Ванька нашел необычную палку с шариком на одном конце и кубиком на другом.

— Эт чё, это твоя? — спросил он у меня.

— Это, между прочим, волшебная палочка, молодой человек, — ответила как раз заглянувшая в дверь моя бабушка.

— Разыгрываете, думаете, мы маленькие, — ответил ей Ваня.

— Она исполняет только одно желание, но самое заветное, — продолжила бабушка, серьезно глядя на нас. – Вот ты чего хочешь больше всего? – обратилась она к Ване, — но не спеши махать палочкой, ведь желание всего одно.

Ванька посерьёзнел, задумался, взмахнул палочкой и пожелал: "Хочу уметь находить справедливое решение в любой ситуации, определять кто прав, а кто нет".

Бабушка с уважением посмотрела на него.

— А ты будешь желать? – спросил Ваня и протянул мне волшебную палочку.

— Раз желание одно, то я лучше потом, позже. – ответил я, усаживаясь за шахматную доску.

До ночи я всё время думал, что же загадать. Когда дома уже все заснули, я, завернувшись в одеяло, вышел на лоджию. Достав палочку, я взмахнул ею и произнес желание. Затем, испугавшись собственной смелости, я кинулся в свою комнату и быстро заснул.

Со временем вера в чудеса поугасла, но вот теперь я увидел, что желания-то исполняются. Вышло так, что Ванька получил своё.

После суда я дождался Ивана на крыльце. Лиза подъехала меня встретить. Втроём заехали в кафе, поговорили, вспомнили детство и тот случай с волшебной палочкой, и как его желание свершилось. Иван вскоре уехал, а Лиза спросила:

— А ты что-то загадал тогда?

— Я? Да я мечтал научиться быстро читать, — неопределенно уклонился я от ответа.

И глянув в её глаза, я явно ощутил присутствие волшебства.

Вряд ли можно поверить, что десятилетний мальчик загадал жениться на самой прекрасной девушке на свете, такой как она.

сена, ни дрова заготовить. Справный был конь, работяга, а уж как мы его берегли, и кормили-поили, да и баловали, лишнего не грузили-жалели. Семья- то у нас большая, ребятишки малые. Веду его на тот двор, а на душе муторно, что дальше будет? Как без Чалого жить будем? На дворе-то этом бабы ревут, мужики злые, а куды деваться-нова власть приказала-отдай, и всё. А начальник с району грит: не жалейте эту скотину-будя у вас нова светла жисть, сообча, мол, легше её строить, трактора будут пахать, мол, така нова линия партии об народе, забота про крестьян самой Москвы. Прошло како-то время, иду мимо правления — наш Чалый, стоит у правления, привязанный, подхожу-узнал он меня, заржал и копытом роет землю-вроде, как подзывает, ближе подхожу, батюшки-Чалый-то худяный, рёбра видать, запаршивел, в репьях весь, колтуны в гриве, хвосте, ноги в коленках распухши, спина-то вся сбита до крови, бока в полосах-били, видать, обнял я яво:

— Чо с тобой ироды сделали, разве ж можно так... затих он, положил морду мне на плечо-гляжу, а у него слёзы... тякут. , вот тебе бессловесна животина, а всё понимат, как человек. Тут приседатель выходит:

— А ну, отойди от мово коня, подкулачник, ещё раз увижу-живо сошлю.. ,

— Пожалей коня-то, ноги-то совсем больны, лечить надо... Заматерился он на это, злой стал, отвязал Чалого, тот брыкается, защиты у меня просит, хотел в тот момент дать приседателю в морду, да про детишков своих вспомнил, пострадают же, одно тока ему сказал: -Не понужай сильно-то, ноги-то больны, спотыкнется-убьешься.

— Не каркай, подкулачник, я ему спотыкнусь.... и давай Чалого-то нахлестывать и погнал. А вот потом это и случилось, спотыкнулся видать Чалый-то, приседатель-то шмякнулся, да об камень башкой, живой остался, тока опосля стал песни орать и на баб кидаться. А правленцы-то отдали мне Чалого, говорят-забирай свово хромого доходягу, не нужон он нам-дармоед. Привел я его домой, давай кормить, поить, лечить, чистить, ожил конь-то, повеселел, потихоньку работать с ним стали, так и выжили вместе с им, только хромота осталась. я вот что думаю, может, он нечаянно спотыкнулся-то, а может..... лошадь-то умная скотина, раз слёзы могет...

... тут дедок отвернулся и полез за платком...

Как-то в выходной мы гуляли по прекрасному городу, было тепло и светло, наш малыш упорно шел вперед по узенькому водостоку посредине улочки. Вдруг он остановился, увидев красивые вещи на витрине, и свернул в магазинчик. Зайдя туда, мы купили цепочку и кулон — прозрачную граненую аметистовую каплю прекрасного оттенка в серебре. Я любила его носить, всегда вспоминала тот счастливый день.

У мужа была подруга молодости Рита, с которой из-за разных жизненных обстоятельств он годами не виделся. Я с ней собиралась познакомиться, но не получалось. И вот однажды мы оказались не так далеко друг от друга, и как раз отпуск наступал. Спонтанно решили встретиться, пусть и надо проехать несколько сот километров. Собираемся на скорую руку... И вдруг я понимаю: у нас нет подарка. А у нее был очень тяжелый период, вдобавок накатила депрессия. Я говорю мужу:

— Ты понимаешь, обязательно нужно что-то ей подарить. Пусть она сама все может себе купить, неважно, ей просто сейчас нужна какая-то маленькая радость, подарок от нас, особенно от тебя.

А подарка-то нету. Все закрыто, утром уезжать, и утром тоже будет все закрыто. Испанцы в воскресенье отдыхают. Перебрала я свои сокровища, повздыхала и положила в красивую коробочку аметистовый кулон с цепочкой.

— Но это же я тебе подарил! — сказал муж.

— Ей сейчас нужнее, а ничего подходящего у нас больше нет.

— Ну мы вернемся, зайдем в "Шелковое серебро", и я тебе снова куплю точно такой же! — предложил он. Я радостно согласилась.

Мы встретились с Ритой, отдали ей подарок, она порадовалась, как ребенок, хотя почти не носила украшений. Видно было, что она в тяжелом состоянии, но борется. Несмотря на подавленность, улыбалась нашему малышу, играла с ним, и понравилась ему. Рассказала про последние события своей жизни, которые не каждый бы пережил и остался в здравом рассудке, встряхнула черными волосами, сверкнула глазами, выпила рюмку красного и сказала — ничего! Прорвемся! Я была рада увидеть ее, и возникло чувство, что это словно родной человек.

Дальше мы путешествовали, а когда вернулись и зашли в "Шелковое серебро", не оказалось этого кулона. Возвращались туда несколько раз, так он и не появился. А потом однажды магазинчик закрылся. Заходили мы и в другие места, так и не увидели никогда ничего похожего.

Потом муж тяжело заболел. Когда Рита узнала, она все бросила и прилетела к нам из другой страны побыть с нами хотя бы недолго. Она говорила ему, что он должен жить ради меня, ради детей, бороться, что нельзя сдаваться, когда тебя так любят, и я думаю, что она подарила ему месяцы жизни. Каждый день она писала или звонила ему и мне, поддерживала нас обоих. Звала меня сестренкой. И сейчас зовет. Когда он умер, приехала ко мне поддержать меня. Мы уговорили с ней пару бутылок красного, и она сказала мне: "Ленка! Надо жить! "Я старалась.

Тем временем французы решили организовать симпозиум его памяти — муж сотрудничал с людьми из разных стран и с разных континентов, и многие его помнили и любили. Пригласили меня. Я поехала, сделала доклад, много говорили, вспоминали. Однажды вечером всех позвала к себе супружеская пара — француз Юбер и болгарка Дина. (Познакомился муж с Диной на одной международной конференции. Ее не пускали на банкет, так как она не платила обычный оргвзнос. Несмотря на ее сопротивление, муж вместе с Юбером, который тоже увидел ее впервые, взяли ее под руки и провели, внушительно сообщив стражам на входе: "Она с нами! ") Дина обнимала меня и утешала. В это время к нам подошла еще одна пара, француз и аргентинка, тоже друзья мужа. Они сказали: "Ленка! Мы хотим подарить тебе кое-что на память. "И вручили мне коробочку. Открываю я коробочку и вижу ту самую граненую аметистовую каплю в серебре и цепочку.

Я ношу это украшение и сейчас, и хотя я агностик, мне все время кажется, что это подарок мужа. Каждый раз вспоминаю и прекрасный день с мягким солнцем в Испании, когда мы были так счастливы, и Риту, встряхивающую волосами, на лице которой появляется улыбка, и лучи, пробивающиеся сквозь витражи старинной маленькой французской готической церкви, и звуки органа, что несут свет и освобождение от боли.