Чего мы боимся?

Немного философская зарисовка

В предолимпийский 1979-й родители решили показать нам с братом места, откуда родом бабушка (по маме), где жили несколько поколений предков по одной из линий. Верховья Волги, Ржев, Калинин, Осташков, Торжок, Селижарово.

Старинные русские городки и немолодые родственники нам, недоросткам, были любопытны, но недолго — приехали, походили, погуляли, посмотрели, погостили.

А потом недели на три обосновались мы в чудесной деревеньке Кручье, которую бабушка называла "Крючья".

Стоит эта деревня на десяток бревенчатых домов, с трёх сторон зажатая лесами, на очень крутом, высоком берегу неширокой ещё Волги, в сотне километров от истока. Почему-то осталось ощущение стальной реки — может, цвет отраженных облаков да не по летнему холодна была волжская вода.

Берег на той стороне — низкий и пологий, берёзовая роща и море душистой, манящей, божественной земляники...

Это было вкусно, а собирать в кружку скучновато, честно говоря.

[Чтоб не считали лентяями — ведро варенья мама наварила]

Но больше земляники нам с братом нравилось исследовать леса вокруг, тем более что где-то в глубине чащи вверх по реке должны находиться развалины хуторского дома, в котором жили наши прапрапра...

Но туда кто-то из местных обещал провести, если не найдём.

Когда мы ещё добирались по лесной дороге до деревни (я, очарованная, впервые в жизни ехала на настоящей телеге с лошадью!), огромные веера папоротников совершили финт в моём мозгу, прогулявшись в прошлое к динозаврам, и обычный вроде бы лес превратился в сказочный.

В свободное от сбора земляники время мы рыскали по лесу... а что мы там искали? Мы искали приключения и диких зверей, которых достаточно много в тех краях. Говорили, что встречаются волки, дикие кабаны, медведи, лоси, косули, зайцы, барсуки... Вот мы и выдвигались на поиски с лёгким замиранием сердца.

Правда, когда начинало немного смеркаться, сразу спешили домой — становилось жутко, сломя голову мчались мы по ямам и колдобинам, по огромным лужам после недавнего ливня, рискуя покалечиться.

Страх в спину толкал, дикие звери — ночные охотники, проголодались небось...

Этот волнительный, холодящий спину страшок сопровождал нас несколько дней, до неожиданно оказавшейся роковой фразы, оброненной деревенским конюхом в разговоре с родителями "Да тут человека на много километров вокруг не встретишь".

Почему-то мои страхи от этих слов мгновенно и безвозвратно испарились.

Впоследствии мы уже затемно приходили, так и не встретив ни кабана, ни медведя, ни волка и ничего не дрожало ни в душе, ни под коленками.

Увидали, правда, лося и нескольких зайцев, да паре рыжих косуль издали помахали "привет".

Развалин дома на хуторе сами не нашли, нас провел тот самый конюх, шли километров десять от деревни, продираясь по глухой чаще...

Воспоминания тех исследовательских путешествий стёрлись, но печальное открытие, которое я сделала для себя в тринадцать лет — оказывается, боимся-то мы не опасного, дикого зверя, а своего соплеменника, человека, заставило меня задуматься.

И повзрослеть.

В начале 90-х годов меня угораздило открыть первую в Заполярье школу выживания. На коммерческой основе, разумеется... В те смутные времена все зарабатывали как могли. Кто торговал ширпотребом, кто шил этот ширпотреб, а некоторые занимались банальным рэкетом — т. е. вышибали деньги из всей этой разнообразной массы так называемых кооператоров-предпринимателей.

Я тогда только-только начинала работать техническим переводчиком. Конструкторское бюро при большом заводе, заново созданный отдел, куча статей из иностранных журналов и горы технической документации — всё это нужно было разобрать и перевести. Короче, переводчик им действительно был нужен.

Но вышла я на работу в очень неудачное время. Что-то там у них не ладилось - то ли план горел, то ли комиссию ждали, то ли новую технику осваивали, но всем было явно не до меня. И несколько дней на меня вообще никто внимания не обращал. А рабочий день — он вон какой длинный. Плюс перерыв на обед. Выйти никуда нельзя — проходная. Книжку читать или там носки вязать — неудобно, сижу у всех на виду. А делать отчаянно нечего.

На четвёртый день такой жизни я совсем приуныла и решила взять дело в свои руки. Поскреблась в кабинет к начальнику отдела и попросила дать мне хоть какую-нибудь работу, чтоб уж совсем с ума не сойти от безделья.

Замученный начальник с трудом оторвался от груды каких-то бумаг и чертежей, поднял на меня совершенно отсутствующий взгляд и попытался сообразить, кто я такая, и что мне от него нужно. Когда ему это не удалось, он пробурчал: "Идите... " — и задумался так надолго, что я уже успела мысленно закончить фразу и даже покраснеть, — "... идите... и работайте над собой. "

Лучший совет в моей жизни.

В одно охотничье хозяйство был назначен новый директор(мой старый друг и институтский однокурсник). Отзывался на имя Анатолич. Принимая хозяйство, сверял имущество по списку и отмечал: строения, мебель, технику, оружие и т. д. Дошли до пункта -МЕРИН. Пошли смотреть.

Оказалось, что небольшой рубленный сарайчик, ушедший по крышу в землю и есть конюшня. Смотреть страшно-лошадь не может даже выйти на улицу, т. к. влезть в конюшню можно только согнувшись в три погибели. Анатолич наорал на егерей, заставил всё привести в соответствие, а мерина поставить на длинную цепь для выпаса. Вроде всё хорошо, но через неделю мерин пропал. Милиция ищет по округе, но безрезультатно. Прошло с месяц и вдруг мерин пришел домой сам. Опять, вроде, всё стало как было. Однако, стал Анатолич замечать, что мерин, вроде, опухать начал. Хотел ветеринара привезти, но всё недосуг было. И в один прекрасный день мерин ожеребился! Такого конфуза никто не ожидал! Оказалось, что это была кобыла. Сбежала она по понятной причине(раньше из своей землянки выбраться не могла). Бухгалтерия долго смеялась, но разрешила обменять в совхозе кобылу с жеребёнком на трактор. Тем более, что и упряжи никакой не имелось. Анатолич не мог ответить только на один вопрос, кто же папаша жеребёнка. Ведь во всей округе не было лошадей вообще! А мне сказал:

— Отвяжись! Спроси у кобылы сам!

Многие придумки Гайдая были выброшены в корзину, во-первых, по соображениям цен­зурным, а во-вторых, ради ритма, ради цельно­сти произведения.

К примеру, "Пес Барбос и необычайный кросс" должен был начинаться так: к высокому сплошному забору подбегает Балбес, пишет ме­лом громадную букву "X", затем к нему присо­единяется Бывалый, выхватывает из рук Балбеса мел и пишет следующую букву "У" и переда­ет мел Трусу. В этот миг слышится трель мили­цейского свистка. Трус быстренько дописывает мелкими буквами "дожественный фильм", и тройка срывается с места.

Но, посовещавшись, решили, что такое нача­ло сочтут пошлым, и благоразумно отказались от него.

Был также выброшен эпизод, когда, убегая от собаки с динамитом, тройка несется мимо бабушки, которая сидит на опушке и держит корзину яиц. Все трое перескакивают через эту корзину, а затем Никулин, как бы одумавшись, возвращается и, подпрыгнув, попадает точнехонько в корзину. Сцена в общем-то соответст­вовала стилистике фильма, но было непонятно, что делала старушка с корзиной яиц на опушке леса.

В фильме "Бриллиантовая рука" Нонна Мор­дюкова, обращаясь к жене Семена Семеновича Горбункова, произносила такую фразу: "Я не удивлюсь, если узнаю, что ваш муж ходит в си­нагогу", но фразу эту Гайдай убрал, опасаясь обвинения в антисемитизме.