Банк на колесах.
Электричка Белгород-Харьков. Государственная граница. Нулевые годы.
Во время движения электрички по вагонам ходят менялы — люди, которые меняют украинские гривны на российские рубли. Обычно они идут по вагону и говорят громким голосом: "Рубли куплю! "
Один из менял, худой мужчина с пропитым лицом, по имени Саша, который уже много лет покупает рубли в электричках, остановился возле нашего купе — одна из соседок решила поменять деньги.
— А какой курс? — интересуется она.
— 280. — охотно отвечает Саша.
— Это хороший курс.
Курс и в самом деле высок, правда если походить по Харькову — можно найти курс и повыше, но не намного. Для тех, кто не хочет искать или плохо знает город охотно пользуются услугами Саши.
— Мне две тысячи поменять. — говорит соседка.
— 560 гривен. — мгновенно отвечает Саша. Курс каждый день разный, но Саша уже много лет в этом бизнесе и поэтому считает мгновенно.
Мужчина принимает рубли и отсчитывает гривны. Он вежлив: интересуется какими купюрами давать — крупными или мелкими, и после того, как вручит деньги покупателю обязательно говорит: "Пересчитайте пожалуйста! "Пока покупатель пересчитывает Саша не уходит — ждет подтверждения, что все в порядке.
— А они настоящие? — спросила соседка, вертя в руках гривны.
— Всё настоящее! — ответил Саша.
— Здесь не банк — вас не обманут!
17 Aug 2021 | ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
- вверх - | << | Д А Л Е Е! | >> | 15 сразу |
Отдельные представители "прогрессивного человечества" представляют собой интереснейший социальный феномен – демонстрируют ровно те пороки, против которых якобы борются. Вот особенно забавный случай.
Лет пять назад на голландском телевидении вышел любопытный сезон локализованной версии "Последнего
Старожилы ещё помнят, что в 70-х годах в нашем городе начисто сгорел кинотеатр "Ракета", не слишком удачно перепрофилированный в своё время из комплекса зданий Владивостокской епархии. Огонь начался совсем неудачно – во время сеанса со стороны выхода из зала. Путь к главному выходу был отрезан клубами дыма. С истошными воплями народ ломанулся было к другой двери, но из будки выбежал вдруг киномеханик и нырнул в эту дверь первым. Ладно бы это, но второпях он захлопнул за собой дверь так, что следующим её открыть уже не удалось.
После многих матов, ударов и предсмертных проклятий козлу-киномеханику толпа ринулась на главный выход сквозь огонь и дым. Спаслись все, хотя обожженные были.
Киномеханика нашли уже после пожара полумёртвым, задохшимся и сильно подкопченным под потолком на высоком шкафу возле окошка вентиляции.
Дверь, как оказалось, он сразу прочно подпёр изнутри какой-то попавшейся под руку железякой. Эта дверь вела к целой паутине маленьких подсобных помещений, каждое из которых заканчивалось зарешетчатым окном. Тут нашлось бы место всем…
На вопрос, почёму он не мог объяснить это людям по-человечески, киномеханик объяснил потом просто: "А кто б меня стал слушать! Паника! Я сам ей поддался, действовал спонтанно!"
Пару лет назад, ко мне в Москву из Магнитогорска, приехал на два дня институтский товарищ Коля.
В нагрузку он привез с собой друга Ефима.
Фима – вежливый воспитанный еврей двадцати четырех лет.
О нем и пойдет речь.
Коля сразу пошел спать, 10 часов в ночную дорогу вглядывался, а Фима наоборот,
С середины восьмидесятых тружусь в известном многим журнале "Катера и Яхты". И вот еще в советские времена приходит в редакцию из Англии статья про какого-то очередного чудака, в одиночку перешедшего Атлантику на парусной яхте. А яхта называется "Tripper". Незадача, тем более что иностранные названия тогда было принято транскрибировать. Начали размышлять, как выйти из положения, чем заменить. "Траппер"? Нет, это охотник с капканами. Хотя, может, и сойдет — переделывали же в прессе имена лидеров китайской компартии, где сплошной мат-перемат... Тупо перевести как "Путешественник"? Короче, все долго слонялись по коридорам и кабинетам, шепотом бормоча проклятое слово и напрягая мозги. Заглянули и к заместителю главного редактора, очень уважаемому Дмитрию Антоновичу Курбатову, царство ему небесное. Объяснили ситуацию.
— Триппер по-другому? — переспросил Антоныч, отрываясь от бумаг и глянув на нас из-под очков.
— Гонорея!
И вновь уткнулся в разложенные на столе гранки.