Работала моя бабушка в советские времена директором завода в одном областном центре. И в те же годы председателем то ли Главка, то ли

Райкома (Обкома, горкома — фиг знает), работал мужик по фамилии Кочерга.

Ну такая фамилия у него была. И прибыл этот Кочерга на завод то ли с проверкой, то ли с ценными указаниями, и повели его по цехам.

А кто же может лучше показать все хозяйство, как не директор?

И пошла бабушка с ним по заводу, показывать производство.

В этот же день приезжает из Москвы командированный товарищ.

Ну — первым делом к директору в кабинет. Так сказать отметиться. Визит московского коллеги ожидался, поэтому секретарша извинилась, что директор отсутствует на месте, и попросила подождать.

— А скоро Тамара Васильевна (директор, моя бабушка) будет? Спросил москвич.

— К сожалению, не знаю. — отвечает секретарша. Она с кочергой по заводу ходит.

Нет, вы поставьте себя на место московского гостя — приехал в командировку (важную, надо заметить), а директор завода вместо встречи гостя бегает по заводу с кочергой... Хорошо хоть не на метле летает:-)

Неужели не нашелся человек, который мог бы подменить директора в этом мероприятии? И чего еще стОит ожидать от провинциальных директоров?

ЗЫ: Все эти мысли командированный излагал бабушке потом, когда Кочерга уехал...

Сергей Прокофьев поступил в Петербургскую консерваторию в 13 лет, в 1904 году. Получилось довольно эффектно: перед ним вступительный экзамен сдавал бородатый солидный мужчина, принёсший на суд комиссии только один романс, и то без аккомпанемента, и тут в зал входит худенький вундеркинд, согнувшийся под тяжестью двух солидных папок... Четыре оперы, симфония, две сонаты и несколько фортепианных пьес. "Вот это мне нравится! " — воскликнул председатель комиссии Николай Андреевич Римский-Корсаков.

Однако учить Прокофьева нравилось немногим. С первых дней в консерватории он проявлял не только свою феноменальную одарённость, но и неуступчивость, независимость, дерзость.

Класс композиции вёл Анатолий Константинович Лядов. Обычно спокойный и сдержанный, Лядов слушал учебные пьесы Прокофьева с гримасой как от зубной боли. Юный гений не мог удержаться от "новаций", раздражавших мэтра.

— Я не понимаю, зачем вы у меня учитесь?! — возмущался Анатолий Константинович.

— Поезжайте к Рихарду Штраусу! Поезжайте к Дебюсси! , — говорил Лядов тоном, каким посылают подальше.

Казалось, классик Лядов никогда не поймёт новатора Прокофьева, но своим друзьям Анатолий Константинович признавался:

— Сергей Прокофьев... Я обязан его научить! И так, только так, чтобы он сформировал свой собственный неповторимый стиль, свою неповторимую технику...

Когда Паша купил попугая, он мечтал о весёлых утрах "Доброе утро!", "Как дела?", "Ты сегодня красавчик!"

Но жизнь решила иначе.

Однажды, во время ужина, Паша невзначай сказал попугаю:

— Покорми меня!

Попугай посмотрел на него с умным видом и повторил:

— Покорми меня!

Паша обрадовался:

— О, ты разговариваешь! Молодец!

…и с этого момента начался кошмар.

Через день попугай уже кричал "ПОКОРМИ МЕНЯ! " каждые десять минут. Днём, ночью, в душе, на звонке с начальником — без разницы.

Паша пробовал всё. Накрывал клетку полотенцем — попугай кричал громче. Переставлял клетку в ванную — там акустика усиливала эффект. Включал телевизор — попугай перекрикивал дикторов.

В три часа ночи Паша, с глазами как у совы, встал и сказал устало:

— Хорошо, я тебя покормлю…

Он подошёл к клетке, высыпал полбанки корма.

Попугай замолчал.

Секунда тишины.

Паша выдохнул.

И тут попугай спокойно сказал:

— Молодец. Теперь покорми себя.

Паша понял: в этой квартире он больше не хозяин.

Пятьдесят шесть лет назад два друга тащили диван. У одного из них родился сын и они с женой решили переехать от мамы к маме. И переехали все кроме дивана. Диван решили с другом перенести, потому что с другом диваны носить сподручнее чем с женой.

Там в общем-то не очень далеко переезжать, если напрямую. Но по прямой лес, по лесу неудобно,

Иван Середа, повар 91-го танкового полка 46-й танковой дивизии, стал фронтовой знаменитостью в августе 1941-го. Его полк базировался в районе Даугавпилса в Латвии. Товарищи были на задании, Середа в одиночестве кашеварил на полевой кухне. И тут — фашистский танк.

Немцы увидели полевую кухню, а рядом — ни души. Неплохо бы подкрепиться! Начали вылезать из люка, но тут из-за котла выскочил разъяренный человек с винтовкой и топором в руках. Он с криком бежал на врагов, те еле успели заскочить обратно в башню и задраить люк.

Пулеметчик хотел открыть огонь, но Середа был уже на броне. Ударами топора погнул ствол пулемета, а потом снял гимнастерку и закрыл смотровую щель. Иван принялся стучать по броне, выкрикивать команды, делая вид, что пришла подмога и что через минуты танк будет подорван.

Фашисты не выдержали и открыли люк. Один за одним они вылезали под прицелом винтовки. Середа заставил их связать друг друга. А потом побежал помешать кашу, чтоб не пригорела. Остается только догадываться, как удивились его товарищи, обнаружив, что на базе их ждет не только еда. За этот подвиг Середа был удостоен звания Героя Советского Союза.

А топор Середы долго хранился в части как реликвия.