На первом курсе морского училища мы, бритоголовые "плафоны", получили приказ отремонтировать и привести в надлежащий вид жилые помещения, доставшиеся нам от недавно выпустившегося пятого курса. Помещения эти представляли собой длинную череду четырёхместных комнат. Американские морские пехотинцы назвали бы их отвратительным американским словом barracks. Мы же называли их по-доброму — кубриками.

В те времена в головах командного состава, состоявшего преимущественно из старших офицеров, господствовала спущенная в них сверху теория строгого уюта. Кубрик должен был быть одновременно и уютным и строгим. И мы принялись за работу.

Один из таких кубриков принял к себе на ПМЖ сразу четыре таланта, помноженных на трудолюбие. Эти ребята, предварительно отциклевав паркет кусочками стекла, не стали сразу покрывать его лаком, а вытравили на нём морилкой большой, размером во всю комнату, компас.

Знаете, наверное, такой, с четырьмя стрелками.

И вот наступил день проверки проделанной работы, когда командир отправился с инспекцией из помещения в помещение.

Теперь уже трудно сказать, что пришлось не по вкусу капитану третьего ранга.

То ли он посчитал тот компас недостаточно строгим, то ли недостаточно уютным, только ступив на порог кубрика он издал командирский рык:

— Как вы посмели! Кто разрешил! Вы испортили паркет! Старшина, наказать!

И, подумав, добавил:

— А у меня дома вы сможете такой нарисовать?

Очаровательная история от оперной певицы Марии Остроуховой...

"Как-то поехали мы в Словению, а оттуда решили на денёк сгонять в Венецию. Всё бы ничего, но в первые же три часа нас обокрали. Из сумки вытащили всё: кредитки, наличные и паспорта. Паспорта с ВИЗАМИ, и самое страшное — английской визой, по которой я через

Мой муж называет меня засранкой. И я не виню его, ведь дело не в моей чистоплотности, а в дне нашего с ним знакомства. Я только въехала в новую квартиру, и, вечером, возвращаясь с работы, почувствовала, что мой кишечник готов взрываться. Я думаю, всем знакомо чувство, что чем ты ближе к дому, тем сильнее хочется в туалет. И в подъезд я уже бежала с горящими глазами. Как раз успела подбежать к лифту, а в нем уже стоял красавчик-парень, который и придержал мне лифт.

Где-то между шестым и седьмым этажами мы застряли. Это было фиаско. Потому что терпеть я уже не могла, и через минут пять я рыдала от стыда в обосранных штанах перед парнем мечты. Он успокаивал меня, говорил, что все нормально, но мой кишечник не собирался останавливаться. И вот уже мы стоим минут 10. Я реву, продолжаю обсираться, в лифте ужасно воняет, а парень очень мило гладит меня за плечи и утешает. Мы простояли так полчаса; когда лифт доехал до моего этажа, я пулей забежала в квартиру. Мне было ужасно стыдно, я рыдала и отстирывала свои штаны. На следующее утро он принёс мне активированный уголь и букет цветов и сказал, что ни одна девушка в его жизни при первой встрече так много своего внутреннего мира не показывала. Женаты три года.

Если уж зашел разговор про преподов и взятки, то и мои две копейки.

Был у нас один очень, такскать, прагматичный. Деньги принимал, но и без денег тоже честно давал сдавать — не валил.

С самого начал курса он нам постоянно вещал, что мне универ оплачивает два экзаменационных дня. А за третий мне уже никто не платит.. И так глубокомысленно на нас смотрел.

Если был зачет, то задания раздавал в конвертах. Говорил, что б листы с ответами клали обратно в конверты и ему на стол. Каждый знал, что можно положить вместо ответа 100 баксов. А если все знаешь, то можно и не класть — зачет поставит по-чеснаку.

На военной кафедре тоже брали. Но натур. продуктом. Разными напитками. Но туда ж нельзя с сумками. Идешь такой с пакетом, а тебя дежурный так строго: Стой! Куда с пакетом?! А ты ему так за ручки подергаешь, дежурный услышит дзынь-дзынь, заулыбается — ну конечно проходи.

Вот только эти два случая и помню за шесть лет. Остальные преподы честно трахали нас круглосотучно. За что им отдельное большое спасибо. Старой закалки тогда еще люди были. Советской. Им репутация была дороже денег.

Лежу в больнице. На этажах идет ремонт. И вот переводят всю нашу палату со второго этажа на пятый. Лампочка в туалете не горит. Туалет — на три очка, причем в средней кабинке дверь отсутствует. Через день-два после нашего переезда лампочка продолжает отсутствовать. И в это время в одной из палат умирает мужик. Народ в больнице ко всему привычный, но все равно как-то не по себе. А мне назначают колоноскопию, к которой нужно основательно готовиться, то есть наглотаться касторки, а потом еще какого-то порошка, после которого ночевать приходится на горшке. И вот — ночь. В туалете темнота. Я дежурю на унитазе в крайней кабинке. Слышу — кто-то вошел в туалет. Слышу — прожурчал. И когда товарищ, по моим подсчетам, должен был двигаться к выходу, я приоткрываю дверь, включаю фонарик, вмонтированный в зажигалке, и замогильным голосом вещаю:

— Покурить не забудь.

Как товарища вынесло из туалета я не видел — я слышал. Дверь, по-моему, он вышибал лбом.

Никто на следующийй день в ночном визите в туалет не признался, но лампочку вкрутили в тот же день. Инициатора и исполнителя вкручивания лампочки я вычислил. Но никому не сказал.