КАК Я ВЗЯЛА ЗАЛОЖНИКА
Дело было в Москве. В отделение, куда меня перевели из реанимации, пришла заведующая и сказала:
— Вы — паллиативная больная, вам в больнице делать нечего. Потом в режиме монолога она сообщила, что капать меня все равно надо, поэтому мне можно остаться на коммерческой основе. Слово "паллиативная" было неожиданным и новым. Мы с испугу согласились. Заведующая, кстати, оказалась неплохим врачом.
И вот, лежу я в платной палате. Одна беда — кнопка вызова не работает. А передвигалась я тогда с большим трудом. Но смирилась вроде. Пока однажды не была разбужена уборщицей, ибо плавала в теплом и красном — выпал подключичный катетер. Легкая паника не помешала умницам-сестрам успеть меня откачать, проклиная молчащую кнопку. Потому что уборщице, оказывается, далеко бегать пришлось, всех созывая.
А тут еще в палату напротив совсем тяжелого деда положили. Через дверной проем я наблюдала, как он задыхался, стонал и тянул руку в бесполезной кнопке. В общем, надо было бдеть над ним. И тогда я стала требовать ремонта системы вызова. Хотя бы ради деда…
Трижды приходила делегация из проректора по хозчасти, главы фирмы ремонтников и дядьки-рокера в качестве электрика. Дядька был в косухе и бандане с черепами. В общем, наш такой человек. Панели над кроватью он развинчивал и завинчивал, делегация уходила, а к вечеру все опять отрубалось.
Наконец я вызвала их в четвертый раз. Пришел только рокер. Он вяло постучал по панели и опять стал развинчивать. В этот момент у него зазвонил телефон, и смеющийся мужской голос довольно громко пророкотал в мобильнике:
— Короче, изобрази там бурную деятельность, отвинти-развинти, понимаешь, и давай, свободен… По-быстрому там.
Дядька-рокер вяло дакнул.
Не знал он, что со мной так нельзя. Вот именно так нельзя со мной. Палата моя запиралась изнутри на ключ. Закончив, рокер не стал меня обнадеживать миганием лампочки, сказав, что посмотрит позже. Пошел к выходу — дернул за ручку двери и изумился:
— А выйти… это вот как?
— А никак, — говорю.
— Теперь вы — мой заложник.
Он сосредоточенно посмотрел на дверь.
— А домой-то мне как?
— Никак, — говорю.
— Звоните шефу. Пока сигнализация не заработает, пытаться уйти домой бесполезно.
И начинаю рассказывать ему об ужасном положении лежачего больного с неработающей кнопкой вызова.
— Так меня же семья ждет, — тупо повторил он.
— Так и меня ждет, — говорю.
— Очень ждет. Понимаете? И я не хочу тут остаться без работающей кнопки вызова, за которую я к тому же плачу.
— Так ведь он все равно вам ее не починит, — грустно признался мой заложник.
— Ему ведь этот ваш хозяйственник-проректор до сих пор деньги не заплатил за систему. Они ведь намертво уперлись оба. Не починят же все равно.
— Значит, вы останетесь со мной, — говорю.
— Давайте чай пить. Есть траченная плитка шоколада. Сколько лет вашим детям-то?
В этом месте положено написать: "Незаметно пронеслись четыре часа пятничного вечера". Шеф ремонтников ржал в трубку — не помогло. Орал матом, требовал, чтобы медсестры отперли дверь. Но тут вскрылась еще одна, ранее неведомая изюминка нового ремонта. Замки к дверям, которые в случае чего должны были открываться снаружи медперсоналом, имели внутреннюю блокировку. И, запершись, я могла творить внутри все, что угодно и сколько угодно. Кроме того, медсестры явно были на моей стороне.
— Он вас там не обижает? — спрашивала дежурная сестра через дверь.
— Здесь я обижаю, — отвечала я брутально.
Вскоре стокгольмский синдром вступил в свои права. Дядька-рокер назвался Пашей и стал сам позванивать шефу, колоритно ругаясь и ища моего одобрения. Шеф начал сдавать позиции, стал нудно объяснять, что доступ к системе лишь через хозяйственника-проректора, а тот уже у себя на даче.
— Так я тоже хочу живой на дачу, — говорю.
— Пусть возвращается.
Потом мы с Пашей рассказывали друг другу медицинские страшилки. Он с повлажневшими глазами — историю о докторе, не вышедшем в приемную к пациенту, оказавшемуся его родным сыном. В общем, там все умерли…
Дело шло к ночи… Наконец в панели над кроватью раздались щелчки. Потом Пашин шеф попросил меня к телефону. Доложил, что все бы заработало, но ему нужен еще один программист, а тот приедет только завтра. Я была непреклонна. Сказала, что позвонила знакомой съемочной группе, и они как раз завтра приедут и все отснимут, а мы с Пашей их подождем.
Щелчки продолжились. И вот тут мой заложник говорит:
— А я в туалет хочу.
— Бывает, — говорю.
— Но я же не со зла, вы понимаете. Никак нельзя сейчас в туалет.
Он еще помолчал и говорит:
— Очень хочу. Я быстро. Я пописать только…
— Нет, — говорю.
— Вот там ведерко в углу, а я отвернусь.
Паша встал, помолчал немного и по-детски так:
— Не могу. Я быстро сбегаю, вернусь и сам запрусь. Вы только мне поверьте. Туалет-то дверь в дверь. Я ж не обману.
— Эх, — думаю, — сколько уже сделано, и…
А он стоит — робкий рокер с честными глазами. В черепушках весь…
Выпустила я его. А он и правда вернулся, тут же заперся и отдал ключ мне.
Через полтора часа за дверью раздались знакомые голоса: формально важный голос проректора и устало-ненавидящий — шефа ремонтников. Они предложили протестировать систему. Мой заложник Паша сразу обнаружил хитрость и потребовал переделать. Через полчаса они пришли снова. На этот раз Пашу их работа устроила. И он, показав мне на какие-то микролампочки, сказал, что вот теперь уже все по-настоящему.
Наверное, они обиделись, потому что, спросив, все ли меня устраивает, ушли, даже не забрав с собой Пашу. Тот доел мою шоколадку и, прощаясь, спросил:
— А можно я буду вас навещать?
— Конечно, — говорю.
— А вы любите смотреть на капельницы?
И, кстати, он заходил потом, да.
Елена Архангельская
Запах счастья
Ранние летние утра в Сибири росные, пронзительно прохладные. В низинах лениво стелется, ползет волглым брюхом по мокрой траве клочковатый туман. Первые солнечные лучи пытаются пробиться через марево плотного сонного воздуха. Деревенская улица пахнет влажным разнотравьем, коровьими лепешками, печным дымком, близкой тайгой.
–
Унучек, вставай, коров па́сти.
Бабушка родом из-под Гомеля, мягко, по-белорусски "чокает".
"Унучек" – это я, шестилетний подпасок. Сегодня наша очередь пасти коров. Бабушка обряжает меня, еще не проснувшегося, в дедов ватник, не по размеру резиновые сапоги и выпроваживает через калитку на улицу. Сонный, с бичом через плечо, загребая сапогами сырую еще деревенскую пыль, бреду в конец улицы – собирать стадо.
Останавливаюсь у крайней избы.
– Коро-ов выгоняя-я-ять!
На тоненький пацанячий голос распахивается калитка, и хозяйка выпускает свою буренку, смотрит на смешного сонного пастушка, не в силах сдержать добрую материнскую улыбку.
Коров подгонять и направлять не надо – сами знают путь. У нашей избы встречаю дедушку, он отворяет калитку, выпускает корову Зорьку и присоединяется ко мне. Домов на нашей улице чуть больше десятка, поэтому общее стадо невелико. Отдельной группой гуртуются овцы. Перед ними важно выступает длиннобородый козел бабки Анисиной. Черная комолая корова Ночка уже впереди всех – животина хитрая, с противным характером. Знает ведь: нельзя в овсы, что ждут впереди, по правую сторону от дороги, а все одно – норовит и сама туда нырнуть, и все стадо за собой заманить. За такие шалости можно и бичом по спине получить от злого объездчика Егорыча. Я спешу вперед, иду рядом с Ночкой, готовый в любой момент "окоротить" вредину.
…В полдень сытые коровы ложатся на поляне отдыхать. Задумчиво помаргивая своими добрыми глазами с большими ресницами, они мерно пережевывают свою вечную жвачку. Мне скучно. Иду в ближайший березнячок. Слюнявлю тонкую веточку и кладу на большой муравейник. Мелкие рыжие муравьи начинают героически обрызгивать "врага" своей кислотой. Облизываю веточку – кисло!
Вдруг замечаю совсем недалеко, на верхушке березы, белочку. Она тоже видит меня и изучает, нервно вздрагивая всем тельцем, рыжим хвостом, кисточками на ушах. Замираю статуей, держась рукой за тоненькую березку. Белочка молодая, любопытная. Она легко перепрыгивает с дерева на дерева, постепенно приближаясь ко мне. Видно, очень уж ей хочется узнать, что за зверь повстречался на ее пути. Наконец она оказывается на той самой березке, за которую я держусь рукой. Зверек осторожно, короткими шажками, спускается по стволу и… нюхает мою руку! Блестящие черные глазки-бусинки оказываются прямо напротив моего лица. Я тихонько двигаю пальцем. Белка стремглав взлетает вверх по стволу и вскоре исчезает из вида.
…После выпаса наша бело-рыжая Зорька степенно заходит через калитку во двор. Знает: там ее ждет угощение: "шалупайки" – картофельные очистки в самодельном лукошке. Рядом – чугунок с наложенной поверх горящих щепок травой – дымом назойливая мошка́ отгоняется. Бабушка садится на низкую, сколоченную дедовыми руками скамеечку, моет Зорьке вымя, вытирает чистой тряпочкой, смазывает соски смальцем. И вот уже в дно подойника начинает бить веселый квартет тугих молочных струй. Остро пахнет влажной, покрытой вечерней росой коровьей шерстью, дымком из чугунка, парным молоком.
…Я, уже сонный, лежу на печи, на овчинном полушубке. Внизу бабушка готовит ужин. Потрескивают горящие в печи дрова. Дед сидит под мерно тикающими часами-ходиками, сворачивает самокрутку.
И эта непередаваемая, ни с чем не сравнимая симфония запахов моего далекого теперь уже детства: пахнет овчиной, махорочным дымком, лежащей под боком кошкой, валенками у меня в головах, томящимися в горшочках драниками, теплой свежевыбеленной печкой.
Я – совсем малец – еще не понимаю, что именно так пахнет Счастье.
На дворе 1 апреля. Большой ТЦ. В отделе электроники, скучает за кассой, Лариса.
Время к обеду. Продавцы-консультанты, в числе которых и Рома, первыми идут в столовую, где кормили без денег, вычитая потом некоторую сумму из зарплаты, бывали и просроченные продукты из "продуктового". Возвращаются и с круглыми глазами. Рома Ларисе:
— Представляешь,
красной икрой кормят, в "продуктовом" партию икры начальница забраковала, и её всю в столовку отдали. И главное бесплатно, и в столовке подтвердили.
Лариса с подружкой из "видео", истекая слюной, задались законным вопросом в столовке:
— А где икра?
Смеху было. Это они так пошутили.
Время к вечеру, уж и инкассаторы нарисовались, как обычно начали обход ТЦ с левой стороны, отдел электроники предпоследний у них, и к нему идут уже порядком груженные мешками с честно изъятыми у граждан, (в замен на товары) деньгами.
Время 18-30. Лариса с испуганным лицом, пройдя в торговый зал, полушепотом Роме:
— Чё делать? Инкассаторы мешок с деньгами на кассе забыли. Большой, там наверно тыщ 500. У Ромки ступор:
— А он сейчас где?
— Да я его в мусорное ведро сбросила, если вернутся, скажу, сами уронили.
Время 19-00. У Ромы и его закадычного друга совещание, уже заброшен ноут, в который пихали нелегально систему и всё, что там клиент заказал. Выдвигается Рома к кассе:
— Покажи.
— На смотри. (В мусорном ведре, которое стоит в кассовом отделе, лежит толстый мешок с деньгами)
— Посчитала?
— Нет, ты что, вдруг вернутся.
— У них контора до семи работает, если через полчаса не приедут, то всё, завтра не вспомнят, где мешок забыли. А с камерами я договорился, с двух штук, которые направлены на кассу, уже Юра всё стер, скажет сломаны.
Время 19-30.287 тыщ. Теперь в ступоре уже все трое. Центр работает до 22-00. Вроде и вернуть надо, но и у самих долгов. Совещание продолжается. Рома:
— Нам с Лешкой по 100, тебе 87.
— Вообще-то, это у меня мешок забыли. Я вам могла ничего не говорить, себе бы всё забрала и всё.
— Но мы же камеры стерли.
— Ну и что.
Время 20-00. Рома:
— Нам по 90, тебе 107.
— Да пошли вы, со своими расчетами. Мне 150, вам на двоих 137.
— Куда тебе столько денег?
— Найду куда деть.
Время 21-50. Лариса проходит в торговый зал. Роме:
— Я вам там оставила, на стуле у кассы. 160 на двоих, возьмёте только незаметно, когда домой пойдёте.
— По 80 это же мало, а может там, в мешке ещё больше было, мы же не считали.
— Ну, вот и посчитаете. Только не забудьте, что сегодня 1 апреля.
Сказала она, направляясь к выходу.
На дворе 2 апреля. Весь ТЦ уже в курсе, с самого утра настроение у всех замечательное. Ларису в десятый раз просят рассказать всё. Только Рома ходит мрачный.
— Я вчера успел жене позвонить, сказал, чтобы не ждала, да ещё и на **й отправил. А подружка закупила харча на всю свою зарплату и ждала меня вечером с "огромным сюрпризом".
Печатается с разрешения Ларисы.
Из серии "Когда я был маленьким... "
Когда-то я тоже был маленьким. И тоже ходил в школу. И у нас тоже были каникулы. И даже зимние. Начинались они, как и у всех, за день или два до Нового года.
Было это в классе пятом или шестом, в эпоху, которую сейчас модно называть "расцветом застоя". Случилось так, что в первый день зимних каникул ударил
сильный мороз. Градусов в тридцать пять. Не такое уж и событие для наших краев, хотя был бы учебный день — его объявили бы актированным. Но это были уже каникулы, и актированным этот день быть никак не мог, а в школу идти было нужно, так как по тогдашней традиции в первый день зимних каникул производилась генеральная уборка класса с последующей выдачей дневников. Одели меня родители "по фактической погоде" и отправили в школу. "Кворума" для генеральной уборки, естественно, не набралось, поэтому получил я свой дневник и отправился в обратный путь.
Стою на практически пустой остановке. Автобусов нет долго — как заведено, из-за внезапно ударившего мороза половина из них просто не завелась, а другая отдыхала в парке между утренним и обеденным часами пик. Нельзя сказать, что я замерзал — одет был, все-таки, по погоде. Да и ветра в такой мороз обычно не бывает — солнечно и полный штиль. Очень красивая, кстати, погода. Из-за дальнего поворота появился автобус. Радость. Радость, по мере приближения, сменилась разочарованием — маршрут совсем не мой. Автобус остановился, открылась дверь — внутри пусто. И тут водитель кричит мне из кабины сквозь салон: "Заходи!". Я пытаюсь объяснить, что маршрут не мой, но он не слушает и заявляет, что ему как раз в ту сторону, куда мне нужно. Зашел. Вопросов на тему, откуда он знает, куда мне нужно, как-то не возникло. Попутно не возникло еще много каких вопросов из тех, которые обязательно возникли бы в наши дни. Автобус был стажерский, то есть за спиной водителя была оборудована специальная кабинка, где, на возвышении, должен был сидеть инструктор, когда автобусом управлял стажер. В эту кабинку и загнал меня водитель. Поехали. В кабинке было очень тепло и уютно. Разговорились. Слово за слово — разузнал он, куда мы все-таки едем и, минуя все остановки, привез прямиком к дому.
С наступлением холодов я часто вспоминаю эту историю, и становится чуточку теплее. И еще думаю, вот интересно, в наши дни такое возможно? Возможно ли в наши дни, чтобы водитель автобуса сошел с маршрута, чтобы подвести до дому замерзающего мальчонку? Вряд ли. Высадить — пожалуйста, а подвезти — нет. Даже если очень захочет — не сможет, ГЛОНАСС не даст. Все ходы записаны.
А может это был мой личный Дед Мороз? Не тот театральный, что из телевизора, в бороде и с мешком подарков по сто рублей, а настоящий, с обычной внешностью и очень добрый...
