хрена не работал, а ходил на репбазу и играл там со своей группой дрянные песенки, которые никто не слушал, а платил за аренду студии из кармана жены. Помню, как мы с друзьями пили у нас дома, и в разгар вечеринки он поднял тост за здоровье матери, у которой два дня назад был инфаркт, и он говорил: "Надеюсь, она не умрёт", — и ржал. Помню, как муж поехал среди ночи вытаскивать его, бухого, когда он заехал в сугроб на трассе, как помог ему с ремонтом машины, и как этот друг отказал мне в помощи, когда муж был в больнице, и нужно было отвезти ему лекарства и вещи, а я сорвала спину и не могла встать. Помню, как он взял долг у своего брата и пропил. А у брата это был платёж по ипотеке. Помню, как своего сына он называл щенком. Помню его презрение и ненависть ко всем людям, потому что они не признают в нём поэта и гения, поэтому они — быдло, а не в том дело, что просто он пишет говно. Помню, как жена его сидела в декрете, были проблемы по здоровью у ребёнка, а он ушёл с высокооплачиваемой работы, потому что он не раб системы, чтобы сидеть с 8 до 17 в офисе. К слову, туда его устроил ещё один наш друг, и этот "не раб" подвёл его своим быстрым уходом, хотя за него ручались.

На похоронах все так плакали, будто это был действительно прекрасный человек. А на самом деле это говно редкостное. Единственное, что правда, — он был очень красивый. Но это не достоинство, конечно.

А где это, Беларусь? — терзали меня по телефону. А почему эта Русь — белая? И дети белые? А глаза у них какие?

— А вы какие ишете? — вскипала я.

— Голубенькие! — расплывались клиенты в улыбке.

— Тогда вам в автосалон, — отрубала я.

— Там как раз все под цвет и подберете.

В общем, лицензию на проведение усыновлений Правительство Квебека мне выдало, а клиенты как-то не торопились со мной дело иметь.

... Они пришли ко мне 1 марта. Обычная канадская пара. Он журналист, она — социальный работник. Двенадцать лет в браке. Детей иметь не могут по медицинским показаниям. Пришли. Поговорили. Про цвет глаз не спрашивали, и на том спасибо. Через пару дней перезвонили. Они выбрали меня! И Беларусь! И завертелась бумажная работа подготовки дела будущих усыновителей для отправки в страну усыновления.

Прошло полгода. За это время появились и другие кандидаты в родители. Одна пара из квебекской глубинки утверждала, ну просто клялась, что им пофиг цвет глаз и все такое. Хотим девочку! А первая пара, назовем их Мари и Жаном, тоже рассказали о своих предпочтениях. Как оказалось, Мари была удочерена в Квебеке. И приемные родители скрывали от нее сей факт до ее двенадцати лет. Новость о том, что ее мама с папой ей не родные, стала для Мари шоком.

— Я не хочу такого же моему ребенку! — уговаривала она меня.

— Выберите нам какую хотите, только на меня не похожую! Пусть сразу знает! Мы ей сразу расскажем. У Мари пышная царская грива рыжих волос. Жан похож на медведя. Ясненько. Будем искать с перламутровыми пуговицами, горько усмехнулась я, положила в чемодан видеокамеру и отправилась в первую поездку на осмотр детей.

В Доме Ребенка мне показали двух девочек с ЗПР, записанных на международное усыновление, и разрешили видеосьемку. Одна из них была похожа на восточную принцессу — смуглая, черноволосая и глаза-блюдца на пол-лица.

— У ней мать несовершеннолетняя, — шептали мне нянечки.

— От [мав]ра родила и бросила, паскуда. Ни разу к ней не приходила навестить!

— А к этой крохе приходят? — навела я камеру на совсем малипусенькую девчушку, что в свои 10 месяцев и сидеть еще не умела. Рыжая, бледная, кожа да кости, в чем душа только держится...

— К этой мать приходила, — закивали женщины.

— Раз-два ее видели. Красивая баба. Постоит молча и уйдет. Хоть бы что-нибудь своему дитяти принесла!

Рыжая, значит. И Мари ведь рыжая! А похожую на себя не хочет. Значит, не быть Мари ее мамой. Отправлю-ка я рыжую в глубинку, а принцессу черноволосую покажу Мари с Жаном. Меня ведь так и просят, верно?

Оказалось совершенно неверно. Неожиданно так. Сначала мне позвонили из глубинки и заревели белугой в телефон:

— Она же рыжая!

— Ну и что? Вы же сами сказали, что вам все равно?

— Нам все равно! Но она же рыжая! Ну как вы не понимаете?

— Не понимаю...

— Она на проклятых англичан похожа, потому что рыжая! У нас городок-то маленький... У нас рыжих нету!

Ах, вот оно что. Век живи, век учись. Тут звонит мне Мари и дрожашим голосом:

— Мы посмотрели видео. Чудная девочка. Глаза у нее такие выразительные. Мы весь вечер вчера на нее смотрели. Простите нас! Душа не лежит! Это не наш ребенок!

— Ну знаете ли. Наш-не наш. И что мне прикажете делать?

И тут я вспоминаю про отвергнутую, похожую на англичан рыжуху и говорю:

— Приходите завтра, посмотрите у меня другую девочку.

— А когда она родилась? — встревает в разговор Жан.

— 1 марта, отвечаю я, порывшись в бумагах, и замираю от воя в трубке:

— Наша девочка! Мы ее удочерим! — орет Жан

— Пппозвольте, вы же мне сказали, чтобы на вас похожа не была! А вы ее не видели. Она рыжая как ваша супруга!

— Это уже неважно! Спасибо! Большое спасибо!

И все. И все довольны. В глубинке души не чают в восточной принцессе, непохожей на англичан, а в Монреале у меня на плечах лежат две головы, одна медвежья, вторая в рыжих кудряшках и топят меня в счастливых слезах от того, что их будущая рыжая дочь похожа на ее будущую маму, которая полгода назад не хотела никакой похожести.

Через несколько месяцев я проводила их в Минск на суд по усыновлению. Неделю они засыпали меня по электронке фотографиями девочки, как она играет, как она спит... все мне рассказывали. Ребенок был действительно очень болен. Им предложили вернуться за ней попозже. Тогда они устроили в Минске забастовку перед зданием городского суда. Мне звонили сверху и шипели:

— Кого ты, [м]лядь, мне присылаешь? Я им и здоровых детей предлагала взамен! Нет! Сидят с плакатом перед судом! "Отдайте нам нашу дочь", ёпрстэ! Меня уже на ковер вызывают к замминистра! Безобразие!

Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Возвращаются они домой с ребенком. Вся родня собралась в аэропорту их встречать — бабушки, дедушки, тети, дяди, двоюродные братики и сестрички... Жан, передав ребенка деду, упал на меня своей медвежьей тушей и горячо зашептал в ухо:

— А ты знаешь, почему она — наша? Мы к тебе 1 марта пришли. В тот же день решили с тобой усыновлять. И я начал писать дочке книгу ее жизни. А начал так: — Очень возможно, что ты родилась 1 марта, в день, когда твои мама с папой узнали, в какой стране ты родилась.. . И тут ты сказала про ее дату рождения! Посмотри на нее — вылитая Мари!