Соня. Девочка добрая, но ленивая, как ноутбук с убитой батареей: работала только на вдохновении и ровно два часа в сутки.

Новость о том, что летом предстоит учиться, Соня встретила с философией зэка, внезапно узнавшего о продлении срока:

— А зачем вообще учиться, когда каникулы? Это же… каникулы.

Саша сел рядом, не пытаясь изобразить из себя героя из передачи про воспитание. Его целью было не переломить её, а понять — что скрывается за этой каменной стеной нежелания.

— Сонь, — сказал он.

— Давай договоримся по-людски. Никакого "надо". Просто летний эксперимент. Выполняешь — в сентябре получаешь айфон. Но главный приз — ты узнаешь, на что действительно способна. А учиться мы будем… как цивилизованные люди.

Она скривилась, но слово "эксперимент" и конкретика "айфон" сделали свое дело. Саша, понимая, что входит на минное поле семейных отношений, заранее заручился поддержкой командования. Сказал невесте:

— Дай мне карт-бланш на её учебный фронт. Чтобы я не был злым отчимом, а ты — заложником между нами.

Невеста тяжело вздохнула и махнула рукой:

— Пробуй. Только без героизма.

— Боюсь его, как огня, — честно признался Саша.

И он объяснил Соне их систему — "Эксперимент по очистке внутреннего пространства".

— Каждый день — одно маленькое дело. Не подвиг, а шаг. Но главное правило: сначала ты 10 минут легально ноешь. Имеешь полное право на свою ненависть к задаче. А потом — 10 минут делаешь. Не для школы, а чтобы доказать себе, что ты сильнее своего "не хочу".

Их первый "сеанс" выглядел так, что Саша потом долго отходил. Она сидела с учебником по математике, как будто держала инструкцию по обезвреживанию бомбы.

— Что чувствуешь? — спросил он.

— Хочу выть.

— На математику?

— На жизнь.

Саша слушал, и ему становилось тяжело дышать — будто её апатия была густым сиропом, заполнявшим комнату. Он не анализировал, а просто находился с ней рядом в этом ватном состоянии, и это стоило ему сил. Но это была цена. Пока Соня ныла — она потихоньку расслаблялась. И когда расслабилась — вылезло главное: она ненавидела не математику, а вечное ожидание, что её сейчас будут поправлять и торопить. Они сделали один пример. Всего один. Не для галочки, а как акт освобождения — чтобы тело забыло, что значит дёргаться при виде дроби.

С уборкой был отдельный цирк. Соня смотрела на швабру, как на орудие пыток.

— Что она тебе говорит? — спросил Саша.

— Что жизнь — боль.

— Это твоя мысль или мамина?

— Мамина… но я её усвоила.

Они посмеялись. Потом убрали не комнату, а один угол, который бесил её больше всего. И вдруг стало легче дышать — именно ей, не комнате.

А потом была их самая мощная сцена. Соня листала учебник по Python, закатила глаза и с вызовом выдала:

— Может, я вообще создана не для работы, а для любви?

Саша посмотрел на неё не как на ребёнка, а как на взрослого, стоящего на краю важного открытия.

— Именно для любви и нужно расчистить завалы. Представь: любовь — это штука яркая. Она накрывает всё, и твой внутренний мусор в том числе. И тогда он не исчезает, а начинает тлеть и прожигать тебя изнутри. Мы же не хотим, чтобы тебе потом пришлось тушить пожар в собственной душе? Мы сейчас не код учим. Мы готовим почву. Чтобы когда придёт любовь, ей было что освещать, а не что жечь.

Она зависла. Ей никто раньше не говорил, что её внутренний бардак может быть чем-то опасным для неё же самой. Не давил, не стыдил — а бережно предупреждал о законах эмоциональной физики.

Были, конечно, и сбои. Однажды она после "чистки" ходила как человек, которого эмоционально покусал собственный мозг. Саша вынес вердикт:

— Всё. Эксперимент на сегодня приостановлен. Легально. Фиксируем усталость и идём на тихий час. Это не провал — это техобслуживание души.

Она легла, как кот под батарею. И впервые отдохнула, а не провалилась в телефон.

Лето шло — и Соня не стала ни гением, ни Золушкой. Школьным предметам она не научилась блестяще — и не обязана. Но она прошла свой эксперимент. Научилась замечать, что у неё творится внутри, и что с этим можно делать не войну, а уборку. Не героическую, а человеческую. К августу у неё в глазах появилась лёгкость, идущая не от новых знаний, а от того, что ей перестало быть страшно сталкиваться с собой.

В конце лета Саша застал их обеих на кухне — Соню и её маму. Они не спорили об учёбе, а просто пили чай, и Соня, смеясь, рассказывала, как "чистила" ненависть к швабре. И в её смехе не было ни вызова, ни надрыва — только спокойная лёгкость. Саша смотрел на них и понимал: он не ставил эксперимент. Он просто помог девочке найти выключатель от света в её собственной комнате. А когда внутри горит свет, ты перестаёшь бояться не только внешнего мрака, но и теней в самом себе. И это, пожалуй, единственная победа, которая имеет значение.

прозвище МихКирЗа — почти инициалы. Ессно за глаза так и называли. И вот однажды на зачете у здвоенных групп, чтобы все прошло быстрее он зачитал список студентов, не имеющих "долгов", дабы им поставить "автомат" и отпустить. Но к его сожалению такой нашелся всего один — отличник Дима. Ему преп и сказал, мол, пиши в зачетке все сам, а я только подпишу. Дима все заполнил и понес зачетку на подпись. Следующая фраза гистолога спасла обе группы: — Дима, а почему ты в графе ФИО преподавателя написал Михкирза? И Дима резонно ответил, что, типа вас так странно зовут, поэтому так и написал. Можете себе представить, что творилось в аудитории: обиженные глаза добрейшего человека, лицо абсолютно уверенного, но ваще без чувства юмора отличника, и 2 группы лежащих на столах от смеха студентов. В итоге Дима конечно же получил свой автомат, ибо долгов не имел, причем преп ничего не исправлял (наверное, единственная в мире зачетка, где преп сам сознательно подписал свое прозвище!). Далее зачет был таким: по просьбе Михаила Кирилловича все дружно, наверное для Димы, громко сказали, как зовут преподавателя, за что и получили зачеты, не зависимо от того, сколько у кого было хвостов. Вот такой душевный человек!!!

это делал? Не знаю. Пока отец был жив мне не приходило в голову спросить, а теперь поздно. Может быть ему не хватало адреналина. А может быть им двигало любопытство. Похоже он не мог устоять перед искушением закинуть удочку в тихий омут и увидеть что за черта он вытащит на этот раз. Ему, конечно, везло, что черти попадались не очень злобные.

В то спокойное субботнее утро отец оторвал листок календаря и увидел, что сегодня день рождения Брежнева. После завтрака он оделся потеплее

(на дворе стоял декабрь), пошел на почту и отправил по адресу — МОСКВА, КРЕМЛЬ, ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС — телеграмму следующего содержания: "ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ ДВТ ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЧК ЖЕЛАЮ ЗДОРОВЬЯ И ДАЛЬНЕЙШЕЙ ПЛОДОТВОРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА БЛАГО СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА ТЧК" — Подписался полными именем и фамилией, Марк Абрамович Быков, и заполнил адрес отправителя в самом низу бланка.

Телеграмму в конце-концов приняли, правда после того как начальник отделения сверила паспортные данные.

Во вторник отца вызвал парторг института, человек по общему мнению неподлый. Работали они вместе много лет и относились друг к другу хорошо.

— Отправлял телеграмму?

— Отправлял, — подтвердил отец.

— Ты что с Брежневым знаком?

— Естественно нет. Был бы знаком, что бы я здесь делал?

— Ну, как дети малые, — возмутился парторг, — Леонид Ильич человек занятой. Представь, что все отправили бы ему телеграммы. Он что их прочитать сможет?

— Не отправили бы, — возразил отец, — не все относятся к Леониду Ильичу правильно. Некоторые даже анекдоты рассказывают. А остальные пожалели бы два рубля на телеграмму. А я не пожалел.

— Ладно, — не стал спорить парторг, — дело не в этом. Завтра утром поедешь в райком. С тобой будет беседовать инструктор отдела идеологии. Пропуск тебе заказан. — и добавил когда отец был уже в дверях, — Пожалуйста не выноси сор из избы.

Инструктор райкома поначалу показался отцу человеком милым и внимательным. Долго расспрашивал о здоровье, семье, квартирных условиях, отношениях c начальством. Затем перешел к телеграмме и стал редкостным занудой. Раз за разом, немного меняя формулировку вопросов, он пытался выведать каким боком отец знаком с Брежневым. Похоже ему казалось, что отец темнит. А когда разговор зашел в тупик, с той же дотошностью стал вытягивать зачем было посылать телеграмму. Отец настаивал на изначальной версии:

— Увидел в календаре, захотелось поздравить и поздравил. Что здесь непонятного?

— Но с днем рождения обычно поздравляют родственников, друзей, людей близких, — объяснял инструктор свои жизненные понятия.

— А Леонид Ильич и есть близкий человек. Я его вижу чаще чем моих сестер. По телевизору, конечно, но разница небольшая. Когда я вижу сестер, они тоже говорят, а я молчу.

Отцу показалось, что этот ответ очень не понравился. Тем не менее на прощание инструктор предложил воспользоваться райкомовским буфетом и попросил не выносить сор из избы, если дело пойдет наверх.

На работе отец появился уже после обеда с авоськой полной пакетов, которые источали нездешние ароматы. Только уселся за свой стол – сразу зазвонил отдельский телефон. Отец взял трубку и услышал командирский и в то же время елейный голос начальника первого отдела:

— Марк Абрамович, зайди ко мне, тут один человек с тобой поговорить хочет.

Отец зашел. Желающим поговорить оказался майор госбезопасности с незапоминающимися именем и фамилией. Заглядывая в бумажку и делая пометки, он скрупулезно прошелся по отцовской биографии. Потом положил на стол чистый лист.

— Марк Абрамович, пожалуйста напишите когда и при каких обстоятельствах Вы встречались с Брежневым.

— Я уже сегодня в райкоме вспоминал, но так и не вспомнил. Теперь, боюсь, тоже не получится.

— Да Вы не нервничайте, — вполне миролюбиво сказал майор, — когда вспомните, позвоните нам. А если не вспомните, тоже можете позвонить. Услышите, что кто-то порочит Советскую власть или анекдоты нехорошие рассказывает, — и позвоните.

— Ничего из этого не выйдет. Я не справлюсь.

— Как это не справитесь? Столько людей прекрасно справляются, а Вы не справитесь!

— Дело в том, — попытался объяснить отец, — что на трезвую голову никто такие разговоры не ведет, а я, если выпью, то на следующий день даже не помню с кем пил, а о чем беседовали и подавно.

Отец говорил чистую правду. У него была необычная реакция на алкоголь. После какой-то по счету рюмки он мгновенно и полностью отключался и напрочь забывал все события прошедшего дня. Эта рюмка могла быть и десятой и первой. Поэтому он старался не пить, а на случай, когда отказаться было невозможно, разработал хитроумную систему подмены спиртного неспиртным.

— Марк Абрамович, — в голосе майора появились суровые нотки, — Вы не представляете сколько людей хотят помогать нам совершенно добровольно. Не всем мы оказываем такое доверие как Вам. А Вы отказываетесь. Не забывайте, что у вас первая форма допуска по секретности. Заберем – и Вы просто не сможете выполнять свои служебные обязанности. Подумайте хорошенько, одним словом.

Я до сих пор помню каким расстроенным пришел отец домой в тот вечер. Повинился перед матерью. Не успела она начать его пилить, как зазвонил телефон. Звонивший представился инструктором обкома партии и сказал, что ждет отца завтра в десять утра не проходной. Я думаю, что родители в эту ночь так и не смогли уснуть.

На следующее утро отец поехал в обком. На проходной его встретили и передавали с рук на руки пока он не оказался в гигантском кабинете первого секретаря. Первый поздоровался с отцом за руку и сразу перешел к делу.

— Не будем терять время. Я уже знаю, что Вы никогда не встречались с Леонидом Ильичом. Есть только маленькая нестыковка в том, что Леонид Ильич не только встречался с Вами, но и прекрасно помнит Вас. Вот послушайте.

Первый нажал на какую-то кнопку и отец услышал знакомый до боли голос Брежнева:

— Кто прислал? Быков, Марк Абрамович говоришь? Есть такой, я его по Кишиневу помню. Еврей с русской фамилией. Грамотный товарищ и беленькую грамотно употребляет. Я его перепил, но с большим трудом, на грани можно сказать. И как это? Киш мерин тухес? Смотри, не забыл!

Потом Первый взял со стола лист бумаги и продолжил:

— А вот справка, которую я получил из КГБ. Из нее следует, что в то время, как Леонид Ильич был первым секретарем ЦК Молдавии, Вы были главным инженером проекта Кишиневского тракторного завода и регулярно ездили туда в командировки.

И тут отец вспомнил! Как с конвейера завода сошел первый трактор, как приехали гости из ЦК. После митинга в заводской столовой был банкет, а потом узким кругом поехали на какую-то большую дачу с парной и бассейном. Отца, конечно, прихватили по ошибке, но в провинциальной Молдавии, где тракторный был самым большим заводом, случалось всякое.

Вспомнил и симпатичного мужика с густыми широкими бровями, с которым они трепались почти до утра, когда остальные сошли с дистанции. Вспомнил, как выпили на брудершафт. В какой-то момент новый друг заподозрил, что отец мухлюет и стал ему наливать сам. После пятой рюмки отец отключился.

Очнулся он только в гостинице, и последним, что помнил, был сходящий с конвейера трактор.

Пораженный внезапным прозрением, отец немедленно поделился воспоминаниями с Первым. Тот слушал с открытым ртом. Он же прервал наступившую тишину:

— Есть мнение, что товарищ Брежнев может пригласить Вас в гости. Если пригласит, с деталями Вас ознакомят позже. Хочу только предупредить, что не стоит выносить сор из избы.

— Первый вдруг задумался, — Марк Абрамович, между прочим, что это за тухес такой? Может Вы знаете?

Никак разобраться не можем.

Отец незаметно вздохнул. Ненормативную лексику он не любил и пользовался ею крайне редко.

— Тухес – по-еврейски [п]опа.

— [п]опа!? — удивился Первый, — А при чем тогда к жопе мерин?

— Не “мерин”, а “мир ин”. Леонид Ильич попросил научить его еврейским ругательствам. Больше всего ему понравилось “киш мир ин тухес”.

Переводится как “поцелуй меня в [п]опу”.

— А что, действительно хорошо звучит! Нужно запомнить. Может пригодиться?!

— Первый явно пришел в хорошее настроение и с удовольствием повторил, — Киш мир ин тухес. Правильно?

— Отлично. У вас получается не хуже чем у Леонида Ильича, — отец снова вздохнул.

— Марк Абрамович, а о чем еще кроме тухеса говорили, если не секрет?

— Если память меня не обманывает, о заводе, о прекрасных дамах, о том что вокруг сплошной бардак...

— Да, бардака хватает... — согласился Первый и вроде даже хотел продолжить, но спохватился, — Марк Абрамович, может быть Вам чем-то нужно помочь?

— Наверное нужно. Меня вчера товарищ майор пообещал допуска лишить.

— Ну, это пусть Вас беспокоит меньше всего. Вы теперь номенклатура лично Леонида Ильича. Без него Вас никто и никогда не тронет.

Распрощались. Секретарь вручила отцу два приглашения на обкомовскую базу. Там за полцены отец купил себе финский костюм и голландские туфли, а мама французскую шубу из искусственного меха. В Москву отца так и не пригласили.