О себе.
"Жизнь моя — роман в 90 томах (а мог бы быть в одном листе)"
Родился я в 1828 году в усадьбе Ясная Поляна. Был пятым ребёнком в аристократической семье, но с самого детства казался себе чуть более гениальным, чем остальные.
Учиться в университете — пытался, но надоело. Зато пил, играл в карты и проигрывал состояния — талантливо и с размахом. Потом решил: "А не поехать ли на Кавказ, в армию?". Поехал. Там научился смотреть на мир серьёзно и завёл дневник — чтобы хоть кто-то понимал, что во мне гений.
Потом бах — написал "Детство", и все такие: "Ого, этот Толстой что-то может". А я — хоба! — и "Севастопольские рассказы". А потом — бум! — "Война и мир". Все в восторге, а я страдаю: зачем жить, что есть добро, и почему я ел мясо?
Женился в 34 на 18-летней Софье. Родили 13 детей, 8 выжили, и это уже было похоже на роман в 100 главах. Она переписывала мои толстенные романы вручную — по несколько раз! Я тем временем строил школы, учил крестьян, и пытался быть святым, хотя всё ещё ел пироги.
С возрастом перестал понимать, зачем богатство, и стал носить крестьянскую рубаху. Жена в шоке, дети — в панике, а я отдал все авторские права народу. Хотел жить как мудрец, но всё закончилось тем, что я в 82 года сбежал из дома… и умер на станции Астапово, окружённый журналистами и верующими.
Мораль:
Жил, писал, боролся с собой, любил народ, ненавидел мебель, и в итоге стал толстовцем. Не повторяйте, дети, но и не забудьте.
| Новые истории от читателей | |  |
* * *
У про[втык]алта не было имени. Точнее, было — но его давно уже никто не произносил. Он сам записывался как Девинс, что означало сразу всё: балтийскую суть, нордическую немоту и лёгкое жужжание в висках.
Он жил на окраине Риги, в доме, который вёл внутреннюю борьбу с геометрией.
Каждое утро Девинс варил ячменный кофе на газовой плитке образца
1971 года, вполголоса проклинал все три Балтики (поочерёдно), а потом садился за компьютер — старенький IBM с латышской наклейкой "Dz? vo br? vi! " и треском жесткого диска Western Digital, похожим на храп.
Он писал.
Писал в стол. Писал в облако. Писал на форумы, которые уже не существовали, и на сайт, где до сих пор было до 2, 5 млн посетителей за день. Ему было без разницы.
Любимым жанром был: "Разоблачение систем сквозь призму архетипа чебурашки в спецоперационном сознании".
Каждую мысль он снабжал штампом "доказано" и ссылкой на учебник астропсихотроники.
Иногда его письма попадали в папку "жёсткое" у администратора популярного сайта. Тот, поглядывая краем глаза, сохранял особенно буйные фрагменты — для анекдотического обогащения информационного поля.
Так однажды на стол мэтра легло такое:
"Истинное лицо англосакса — это обнажённая щиколотка Кромвеля, стёртая до пыли в боулинге Совета Европы.
И всё это — под видом обмена опытом. "
Мэтр посмотрел. Помолчал. И сказал:
— Оставим. Для перспективного материала. Возможно, пригодится при работе с темой восточной тревожности.
На следующий день Девинс написал ещё:
"Вакцинация — это репетиция искусственного рождения.
Сначала — шприц. Потом — Нобелевка. Потом — поражение в правах. "
Письмо лайкнуло три бота, один бывший учитель труда, Спиридон Мартыныч и неназванный бывший учитель труда.
Девинс удовлетворённо налил себе кофе и записал в дневник:
"Идеи продвигаются. Началось мышление. "
И в этот момент, где-то в подвале Лахты, Спиридон отпил портвейна, зашуршал листами, скрипнул клавиатурой крякнул и пробормотал:
— Вот ведь… работает, чёрт. Система сама себя цитирует.
* * *
О себе.
"Я — Сергей Есенин. Парень из села, поэт из сердца, беда из берёз"
Родился я в 1895 году, в селе Константиново, где берёзы — как кудри у невесты, а душа — как песня: то смеётся, то плачет. Мать — добрая, отец — ушёл в город, меня растила бабка. С детства любил лошадей, стихи и звёзды — такие, чтобы прямо в сердце.
Учился на учителя,
но куда мне учить, когда рифма сама в ухо лезет? Стихи писал про деревню, про Русь, про девушек с лентами и парней в лаптях. А потом взял да и поехал в Питер — показать миру, кто такой Есенин.
Приехал — блондинистый, в белом воротничке, в глазах — синь неба, в кармане — тетрадь. Все такие: "Кто это? "А Блок посмотрел — и понял. И с того дня началась моя звезда. Народ меня полюбил — я им про берёзки, они мне — цветы и аплодисменты.
А я гулял. По-настоящему. Мог утром читать детям стихи, а вечером — кидаться бутылками в витрины кабака. Любил женщин — сильно, часто и трагично. Любил водку — нежно и разрушительно.
В 1920-е поехал за границу, а там — Париж, кабаре, фуршеты, футуризм… И вдруг: Айседора Дункан! Великая танцовщица, с глазами, как закат.
Она — звезда мировая, я — деревенский парень. На 18 лет меня старше, а по паспорту на 9, в загсе год рождения попросила исправить, стыдно ей было за нашу разницу в возрасте.
Женились. Я по-французски ни слова, она по-русски — только "Серёженька". Не понимали мы друг друга словами, но понимали телами. Любовь у нас была, как балет на морозе — красиво, но скользко.
Всего женат был я трижды.
Так и жил. Пил, гулял, любил. Писал о том, что болит. О душе, которая устала. О России, которая меняется, а я — не хочу. "Письмо к женщине", "Чёрный человек" — всё это я, растерянный, пьяный, настоящий.
А потом — всё мрачнее. Я не умел жить "по-новому". Пил больше, страдал глубже, писал резче. Последние стихи были уже не про берёзки, а про тьму, тоску и чёрного человека, что шепчет внутри.
А потом — всё. Ушёл я рано, в 1925 году, на склоне своей тридцатилетней грусти, в гостинице "Англетер". Говорят, сам, говорят — помогли. Не знаю. Я просто хотел, чтобы помнили. Вот и написал напоследок кровью на стене отеля:
"До свиданья, друг мой, до свиданья…"
И всё.
Вот вся моя жизнь: выпивал — да с душой, любил — да в стихах, страдал — чтобы вы потом это в тетрадках подчеркивали.
* * *
(с) Zотов
Однажды Георгий задумался о реакции иностранцев на русскую еду. Сподвиг его египтянин, который сказал, что борщ напоминает ему похлёбку с верблюжатиной, потому что в ней есть чеснок и йогурт. "Да чёт ни х[рена], — с сомнением сказал Георгий.
— Я себе не представляю, что я сел со стопкой водки есть верблюда с
галушками". "Вот уж х[рен], — обиделся египтянин.
— Борщ с верблюжатиной будет, с@ка, самое оно".
Кстати, борщ любят все. Как–то у Георгия были в гостях пакистанские дипломаты, и хавали варево только так — всю кастрюлю, [м]лядь, умяли, что бывшая на неделю сделала. И даже не спрашивали, халяльный ли борщ. Георгию следовало сказать, что на свинине, и он спас бы супец. Но борщ был на говядине. И китайцы с него тащатся. Георгий видал лично, как борщ в первый раз кушала девушка из посольства КНР. Слопав пару ложек, она буквально ушла в борщ с головой, как водолаз. Слышались только звуки всасывания и причмокивания.
Тож самое с оливье. "А я ел русский салат" — гордо сказал Георгию некий испанец, такой весь из себя идальго. "Говнище ты ел" — сообщил ему добрый Георгий, и отвёл в кафе, где угостил оливье с телятиной. Измучившись бесконечными пищевыми орг@змами, испанец сполз со стула. "Да, я ел говнище" — бесцветно прошептал он. "Ото ж" — осклабился Георгий, чья православная душа праздновала посрамление басурман.
А вот с селёдкой под шубой не всё гладко. Отчего–то она не заходила малайцам, индусам и бирманцам. "Она живая" — заявил Георгию как–то малаец, отказавшись есть сей салат. "Это Ленин всегда живой, — наставительно ответил Георгий.
— А селёдка померла и засолена". Это не действовало, и становилось ясно, отчего вьетнамцы тошнотворно сельдь жарят. Только японцы ели "шубу", думая, что это такие суши с яйцами. И финны. И шведы. Ну им понятно, селёдку только дай. Неважно с чем. С водкой в разы охотнее. Скандинавы, [фиг]ли.
Тут Георгий вспомнил про водку. Хоть она и не еда, кушать её любят все. "Будешь? " — кратко спросил он арабского собрата.
Египтянин тут же забыл о верблюде.
* * *
С женой отношения стали холодными. Секс раз в месяц – это уже событие. Абсолютное безразличие ко мне как к мужику, даже разговор по душам сделал меня же и виноватым. "Хочешь ceкса – вызывай проституток", – сказала она в гневе. Ну а чё, я так и делаю. Зарабатываю хорошо, есть постоянная барышня для встреч. В семейной жизни идиллия, ceкса нет, да и не надо.
И в один момент дома нахожу огромный такой вибрирующий елдак, хорошо так запрятанный. Детей отправляю к бабушке и жду её с работы, со злости думаю, что засуну ей его, куда только можно.
Я все эти годы не замечал, что ей чего-то не хватает. Это тигрица круче всех девок, которых я снимал за баснословные деньги, таких эмоций на её лице я вообще никогда в жизни не видел. Моя злость за секунду сменилась неимоверным возбуждением. Она хочет, твою мать! За 10 лет впервые по-настоящему хочет ceкса! За всю совместную жизнь такого не видел!
Я трахал до дрожи в коленях, мы вытворяли всё мыслимое и немыслимое. Мы столько времени упустили, она, с@ка, знала, чего ей хотелось, но молчала. Вот прикол, конечно, я 10 лет делал не то и не так.
Был в тот вечер и второй, и третий раз. Потом разговор, длиною во всю ночь, видите ли, стыдно ей было сразу признаться. Чувство, что меня обманывали все 10 лет, не даёт мне покоя. Уже год имею её во все щели, но до сих пор не вылезаю с сайтов игрушек для взрослых, придумываю, чем её ещё наказать.
