Приятель мой старинный, Лёха, Алексей Михайлович рассказал. Под пиво на даче после бани.

— Вчера знаешь, фильм старый пересмотрел- "Последний дюйм" — не помнишь такой? Ещё в конце пятидесятых на Ленфильме снят был по рассказу Джеймса Олдриджа. Там отец сына взял с собой, слетать контрабандой на Красное море, акул поснимать. Хорошо оплачивалось. Так вот отца этого акулы маленько обожрали, и десятилетнему пацану пришлось вначале волочь тяжело раненого папу по пляжу на полотенце- до самолёта, а потом ещё и вести этот самолёт домой самостоятельно, ибо об их присутствии в районе никто не знал, и если бы они не выбрались, то гарантировано погибли бы оба. Правда не помнишь?

— Да помню, конечно. И фильм видел, и книгу читал — хорошо написано — ну Олдридж, вообще сильный писатель.

— Вот и вспомнилось... У меня была похожая ситуация. Это на тему "как мальчики превращаются в мужчин".

Летом семидесятого года – я как раз первый класс в школе закончил, родители взяли отпуска вместе, и сняли дачу недалеко от Залива. там на электричке до Солнечного две остановки. Полдома в уютном посёлке, вход свой, отдельный, до платформы пешком три минуты, магазин рядом- даже качель на нашей половине участка. Красота.

В тот день мы с утра, после завтрака решили съездить на пляж, на Залив, выкупаться. Солнце, песочек. Будний день — на пляже почти никого. Мы с сестрёнкой бултыхались взахлёб- я ей потом на берегу крепость из песка построил. "Это — твой замок, принцесса!" — говорю. Отец завалился загорать. Он, вообще к этому делу серьёзно относился, с конца марта ездил загорать на Петропавловку и к маю был уже коричневым. А матушка что-то там колдовала с бутербродами в сумке. Семейный отдых называется. Компоту банку с собой прихватили.

С бутербродами однако не получилось, и Танька, сеструха моя младшая, раскапризничалась: "Поехали домой уже!— говорит. — Хватит, наотдыхались!". Мать засобиралась уходить, а отец лениво- "Ну куда мы поедем, день только начинается".

В общем, Танюха с матерью поехали назад, на дачу, а я остался с отцом – загорать и купаться. Ну лето всё-таки. Отец лежит себе на топчанчике, а меня из воды за уши не вытянуть — жарко безумно, парит, дышишь через раз- в Ленинграде это верная примета — скоро гроза начнётся.

Отец сходил к торговому павильончику- кого он там встретил, знакомых? Но видать сходил не за лимонадом, с собой пивка принёс, и похоже, там ещё малую толику принял.

Историческая справка. Он в сорок третьем был тяжело контужен, и спиртного не переносил вообще с пятидесяти грамм терял сознание. Улёгся и заснул. Думаю, кроме спиртного он ещё и серьёзный тепловой удар получил — нельзя спать под палящим солнцем.

Тем временем на небе уже чёрные тучи, ветерок прохладный, народ активно засобирался с пляжа — сейчас гроза начнётся.

Я ему: "Папа, папа! Просыпайся! Пошли!" Ага, проснёшь его такого. Удалось вроде растолкать, но очнулся он примерно наполовину. Я собрал шмотки в сумку, кое-как помог ему одеться, и мы пошли на электричку. Отца конкретно шатает, видно, что старается, но справиться со своим вестибулярным аппаратом ему труднее шаг от шага.

Народу на платформе - толпа. Когда подошла электричка, стало понятно, что забраться в неё получится только чудом.

Вагоны полны, на площадках тоже пассажиров изрядно. "Граждане, поплотнее, поплотнее- всем ехать надо!"

Тут как раз молния сверкнула, грохнуло так, что уши заложило – гроза началась. За несколько секунд ломанул такой шквальный ливень, что в вагон все влетали с разбегу, чуть не по головам. Нам в вагоне места не досталось, пристроились на площадке — да оно и лучше, через остановку выходить, меньше толкаться будем.

— Отца повело уже конкретно. Стоит еле-еле, не падает только потому, что пассажиров- как килек в банке, стиснули друг друга в вертикальном положении. Едем.

Подъезжаем. Наша остановка. "Папа, — говорю, — выходим! Давай, пошли!"

— Ага. Хрен там. В тот раз мне его расшевелить не удалось, проехали до следующей платформы. Там пассажиры помогли, выгрузили нас.

— Куда ты с ним таким, пацан?

— Ничего, тут недалеко, я дорогу знаю.

Эту эпопею я на всю жизнь запомнил. Шли мы по синусоиде- от одной канавы до другой. Отец, хоть и опирался на меня, и старался идти прямо, но у него (у нас) не очень хорошо получалось. Валимся в канаву слева, с трудом вылезаем, с трудом топчемся ещё метров двадцать – и валимся в канаву справа. Все в грязи по ворот- дождь шпарит как из ушата- пока до следующей канавы добредём, уже почти всю грязь смывает. Сандалию утопил- левая нога обутая, а правая босиком. Там в нормальном темпе идти минут пятнадцать – мы шли почти час- впрочем точно не скажу, часов у меня не было, а в таких ситуациях время течёт иначе, чем обычно.

Ливень потихоньку заканчивается, чёрное небо превратилось в голубое с рваными облаками – кому довелось видеть такое- солнце слепит, молнии сверкают, и дождь? Последние метры двигались уже просто по лужам- гроза закончилась. Ну вот, добрались наконец- наш дом, наша калитка.

— Михалыч, так ты герой? Сколько тебе тогда было, лет восемь? Тебе за этот подвиг медаль надо было выдать – во всё пузо?

— Герой, говоришь? Медаль говоришь? Матушка у меня всегда тяжёлым характером отличалась. Переволновалась из за грозы, видать – когда мы до крыльца добрались, отец просто сел на ступеньку и отключился – а всё накопленное раздражение досталось мне- со всей силы прутьями по заднице. Кричит что-то, сандаль утопленный поминает, а я не понимаю- ЗА ЧТО? ЗА ЧТО МЕНЯ НАКАЗЫВАТЬ?

Набычился, в глазах красная пелена, стою прямо, не отворачиваюсь и не защищаюсь – молчу. Танька это прекратила:

– Мама, — кричит, — ты что делаешь?!

Мама розги бросила, буркнула что-то и ушла в дом. Сестрёнка меня утешать пытается, а у меня руки трясутся но реветь от обиды не стал, так прошло.

Знаешь, почему Олдридж назвал рассказ "Последний дюйм"? Это не тот последний дюйм, который пилот чувствует перед посадкой, когда колёса шасси уже коснутся земли – это последний дюйм расстояния между отчуждением и доверием в отношениях отца и сына.

А мне вот меньше повезло. С тех пор у меня с родителями так понимания и не возникло – всю жизнь с холодком общались. Танька та и к маме, и к папе с теплом, и они к ней – а я вроде как в стороне – одного последнего дюйма не хватает. Вот такая история…

Чиновник из Перми развелся с женой, когда узнал, что четверо из пяти детей – не от него

Теперь 49-летний Ростислав живет вдвоем с его единственным родным сыном.

Высокие отношения.

Мне 24 года, я женат на 44-летней вдове, у которой есть дочь 25-ти лет.

Мой отец женился на этой девушке, и стал моим зятем (так как он муж моей дочери). А моя падчерица стала моей мачехой (так как она жена моего отца).

У нас с женой родился сын — он брат жены моего отца и двоюродный брат моего отца, и соответственно мой дядя (так как он брат моей мачехи). Таким образом, мой сын теперь мой дядя.

Жена моего отца тоже родила ребенка. Он является моим братом (так как он сын моего отца) и моим внуком (так как он сын дочери моей жены).

Так как муж матери является отцом ее ребенка, то я отец своей жены (ведь я брат своего сына).

Таким образом, я свой собственный дед.

Вот такие дела....

/... и не спрашивайте мне тут, что курит автор/

Однажды мы с мужем ездили весь день по делам и я очень устала. Зашли в магазин, стою я над апельсинами и не могу выбрать. И говорю (по-русски):

— Я устала.

Муж (он итальянец, кто не в курсе) отвечает:

— Ну так бери уже скорей эти "яустала" и поехали домой!

Я ржу, потом объясняю, что это значит.

По дороге домой застряли в пробке. В машине тишина, даже радио не бормочет. И тут муж говорит:

— Я устала!

— Почему вы до сих пор вместе?

— Потому что она умеет ждать, а я — возвращаться.

Вот и всё.

Старый моряк сказал это просто, будто про чай без сахара.

Его голос был сухим, как палуба после шторма, и чуть дрожал — то ли от ветра, то ли от воспоминаний.

Её звали Аня. Он — Михаил.

Познакомились, когда ей было 22, а ему — уже один рейс за спиной и тысяча миль в глазах.

Она торговала рыбой на причале, он пытался купить что-то на завтрак, но забыл, что в кошельке толькo паспорт моряка.

Она посмотрела на него, оценивающе.

И сказала:

— Если вернёшься — дам в долг.

Он вернулся.