я-то, Григорий Говнорыба, последний лох в роду, сразу вспотел. Дед у меня еще с войны, ему медведь — как соседская собака, только стрельнуть не забыть. Но я-то, [м]ля, последний раз в лесу был только на посрать с зеленых яблок.

Собрались. Ружье дедово — "тулка" времен Екатерины, в патронах — гвозди, да фляга спирта "на согрев". Идем по лесу, мороз под жопу пробирает, снег хрустит, как дедовы мозги после вчерашнего. Дед орёт: "Ты, говнорыба, не ссы! Медведь — он как баба: заорет — ты тоже ори, а потом х[рена]чь! "

Вышли на поляну, а там... Сука, пи[c]ец! Медведь — метр в плечах, морда — как у тещи после ссоры. Стоит, корову жуёт, глаза на нас пялит. Дед шепчет: "Целься в глаз, падла! "А у меня руки трясутся, будто баян на похоронах.

Выстрелил. Промазал. Медведь как заревёт — у меня кишки в сапоги ушли. Дед орет: "Беги, с@ка, к дереву! "А сам гранату старую из-за пазухи достает — [м]ля, откуда — х[рен] знает. Кинул. Бабах! Огонь, дым, ветки с елок сыпятся.

Медведь, конечно, не умер — просто озверел. За мной гонится, я бегу, крестики-колечки мельтешат. Залез на сосну, а зверюга снизу рычит, ствол трясет. Дед, как [дол]баный викинг, подполз сзади и топором медведю в хребет в[рез]ал. Тот взвыл, развернулся — и деда лапой по щеке царапнул.

Кровь, мат, снег с дерьмом пополам. В итоге дед все-таки добил гада выстрелом в ухо, но сам сидит, морду ладонью прикрывает: "Гришка, [м]ля, веди меня домой! Я теперь шрамом всем буду хвастать, как медведь меня [врез]ал! "

Доплелись до деревни. Бабка наша, увидев деда, ахнула: "Савелий, ты че, с медведем целовался? "А он, не моргнув: "Нет, это Гришка его в жопу целовал, пока я дело делал! "

С тех пор медведей я уважаю. И деда тоже. Но если он еще раз позовет "на охоту" — я ему в сраку ружье засуну. Нах[рен] таких приключений.

Картель. Рядом ужом извивается фотограф. Невеста лучится неподдельным счастьем. Но что-то в этой картине не так. Первое, что притянуло внимание — это совершенно неподходящая для таких снимков погода — тёмная, пасмурная, с нависшими над головой неприветливыми тучами. Неужели нельзя было перенести свою фотосессию на другой день? Второе — это отсутствие родственников. Просто двое нарядных людей. Мужчина хотя бы в обычном аккуратном строгом костюме, а невеста — так в белом кисейном невестином платье. И больше никого.

Молодая была немолода; намного старше своего новоиспечённого мужа. К тому же, значительно выше и, казалось даже, покрепче.

Но муж, хотя и был моложе, не создавал впечатления какого-то желторотого лоха. Мужику было явно за тридцать, и, несмотря на приличную причёску и безупречный комплект, на лице его читались следы латиноамериканской уличной мудрости и некой бывалости.

И я всё понял. Эта свадьба, наряды и фотографии были необходимы для иммиграции. Для получения Канадского вида на жительство мужик решил жениться на какой-нибудь канадской гражданке, заплатив ей за помощь определённую сумму, и подстраховав себя свадебными снимками от неудобных вопросов иммиграционных властей. Явление вполне распространённое и объяснимое. Непродолжительный такой и ни к чему не обязывающий брак по-расчёту.

Но светящееся счастьем лицо его временной, как ему казалось, жены явно давало понять, что видавший виды бывалый колумбиец попал.